— Ваше Величество…я…я приношу вам свои извинения — на пунцового Ивана было жалко смотреть.
— Дорогой Иван Семёнович, твои извинения мне уже просто некуда класть — королева вздохнула — ты создаёшь нам массу проблем, не хуже «Аннанербе». Мало того, что я и магистр столько времени занимаемся твоим делом, это при том, что у нас хватает своих. Ты бегаешь ночью по крыше с автоматом, делая нам совершенно ненужную рекламу, твой вопль, наверное, слышал весь город, а соседи уж точно стали заиками. Плюс твоё лечение, а это тоже время и силы. Сколько можно?
— Я больше не буду — неожиданно для себя самого совсем по-детски пролепетал Иван.
— Простите его, моя королева — внезапно встряла Тамиона — он совсем не такой дурак, каким кажется. И у него доброе сердце, это после всего, что он вынес. Простите!
— Я тоже прошу простить его, моя королева — заговорил и Киннор — Он же восприимчив к Нави, неужели не ясно? Он твёрдо держал своё слово, не покидать этот дом до передачи Ключа. Но Ключ передан, и он подсознательно расслабился — в конце концов, он не давал слова сидеть тут безвылазно до конца жизни. Да под воздействием Нави, да спросонья, да просто нервы, наконец… Простите его, прошу вас!
— Простите его, моя королева — вдруг подал голос и Таэль — А насчёт автомата, так это как раз нормально, держать своё оружие при себе. Он же солдат, прошедший войну, это уже инстинкт. Да что там — вы хоть раз видели, чтобы, к примеру, я оставил оружие в другой комнате, нежели та, где нахожусь сам?
— Я тоже просил бы простить его, моя королева — Диэль даже встал — В конце концов, он передал нам Ключ под наше честное слово…
— Моё честное слово, Диэль — перебила королева.
— Да, моя королева. Вот именно.
— Речь не идёт о нарушении договора. Речь идёт о том, будет ли он по-прежнему пребывать в ясном уме и твёрдой памяти, или его следует перевести на положение нашей квартирной хозяйки. Киннор?
— Я полагаю, в твёрдой памяти. Что касается ясного ума, моя королева — ну откуда же ему взять?
— Будь по-вашему, магистр. Но, уважаемый Иван Семёнович, ещё один случай — и я лично уложу вас в объятия бабы Нюры.
* * *
— … Нет сигнала, Иосиф Наумович.
На длинном чердаке школы было пыльно и жарко, солнечные лучи словно протыкали воздух. Их было много, солнечных лучей — крыша школы напоминала решето, густо прошитая пулями. Дальний угол чердака зиял провальной дырой, очевидно, сюда попала миномётная мина.
В пропиленную в крыше дыру, края которой светились свежим деревом, таращился своим единственным глазом телескоп-рефлектор, установленный на тяжёлой станине, немного поодаль блестели зеркала целостата, ещё какая-то оптика угадывалась в глубине чердака. Возле стола, на котором стоял небольшой ящик, густо опутанный проводами, электронный осциллограф и ряд других приборов, сгрудились трое.