Рокировка длиною в жизнь (Саидов) - страница 11

Следовательно, подсказку мудрой наложницы можно интерпретировать ещё и следующим образом: «Пожертвуй своим «низшим эго», своим «я», ради обретения истинного и вечного блаженства («Дили Ором», «Рай»)! «Познай своё настоящее «Я» и обрети, наконец, свободу!»

В этом контексте, нелишним будет напомнить, что аналогичные параллели, существуют в литературе, на примере творчества таких величайших классиков восточной поэзии, как Аттар, Руми, Хафиз, Хайям и другие. Произведения последних, буквально напичканы подобными аллегориями, истинный смысл которых следует также воспринимать не в прямой и грубой форме, а в более утонченной, эзотерической. Суфийский подтекст, присутствующий в этих произведениях, налицо, но он способен открыться далеко не каждому и не сразу.

В поэзии эта образность давно никого уже не удивляет: на эту тему написано десятки рефератов и статей. А вот в шахматах, я что-то подобного не припоминаю. Тем интересней будет, полагаю, для специалистов данный сюжет.

Память четко зафиксировала самое первое знакомство с шахматами. Это произошло, когда я учился в классе 4-ом или 5-ом. Я вернулся со школы и, войдя в гостиную, застал отца, задумчиво склонившегося над шахматной доской и сосредоточенно решавшего какой-то этюд, глубоко затягиваясь очередной сигаретой. В следующее мгновение густое облако дыма сказочно повисло над причудливыми шахматными фигурками. Мне сложно объяснить, но почему-то именно эта картина наиболее отчетливо зафиксировалась в моем сознании.

Папа за шахматами, 60-е годы. Фото автора из семейного архива

Старший брат находился в этой же комнате и, расположившись несколько в стороне, в кресле, скромно наблюдал, обдумывая про себя создавшуюся на доске позицию. Встревать со своими сырыми, необдуманными и скоропалительными выводами вряд ли было уместно, и потому он тактично молчал.

Я тоже, воспитанный в бухарских традициях, осторожно, почти на цыпочках подошел к отцу и, молча встав рядышком, уставился на доску. Яркий контраст коричнево-желтых клеточек и черно-белых фигур, неожиданно поверг меня в необычное состояние, которое сложно выразить словами. Странные деревянные фигурки внезапно ожили, вызвав в моем детском воображении фантастические картины чего-то очень далекого и в то же до боли близкого и знакомого, ассоциируясь с восточными сказками 1001-ой ночи, которыми я на тот момент зачитывался перед сном. Они заворожили меня настолько, что я непременно загорелся желанием узнать – что же кроется за всем этим.

Наконец, отец, заметив мое волнение, произнес: