– Нормально, – мямлю я.
Родители ведут меня в часовню. Мы садимся на дальнюю скамейку.
Траурная церемония проходит как в тумане. Многие плачут. Распорядитель церемонии говорит, что служба должна стать торжеством жизни, однако его слова кажутся пустыми фразами. Залом управляет горе. Наверное, взрослых и стариков хоронят по-другому, сейчас же на лицах написан откровенный шок. Люди до сих пор не могут поверить, что жизнь Кристи оборвалась так трагически рано.
Я хочу быть со всеми. Хочу скорбеть и оплакивать Кристи. Но мои глаза остаются предательски сухими. Часть меня слушает священника, его стихи и молитвы. Другая часть сжимается от стыда и бурлит от негодования.
Девчонки знают. Вскоре это станет известно всем, кто собрался в зале часовни. Узнают мои родители. Весь город проведает, что я крутила с парнем Кристи. Я шлюха, предавшая ее.
Шлюха. Сука. Отъявленная дрянь.
Отрицать и оправдываться бесполезно. Я ведь действительно послала Гарри свои снимки. Сколько бы я ни объясняла, что Гарри предложил мне поиграть, что я понятия не имела об их отношениях с Кристи, меня не захотят слушать. В чужих глазах я виновна и достойна лишь презрения.
Церемония подходит к концу. И вдруг на скамейке, где сидят участницы команды, происходит нечто странное. Шеннон, переполненная скорбными чувствами, не выдерживает напряжения. Звучит завершающий гимн, но она не в силах стоять и тяжело плюхается на скамейку, наклоняется вперед. Девчонки массируют ей спину и обмахивают лицо.
Священник читает последнюю молитву, и под ее слова вокруг гроба опускается занавес. Прощай, Кристи.
Раздается крик. Шеннон сползает на пол, ее родители бросаются к ней. Еще одна девочка тоже не выдерживает и падает.
Вспоминаю слова Милтона. Обмороки в моем классе он назвал массовой истерией. Наверное, сейчас мы наблюдаем еще одно ее проявление. Сама я не чувствую ни тошноты, ни слабости, но мама начеку.
– Ты в порядке? – шепотом спрашивает она.
– Да.
– Наверное, девочки слишком переволновались. Пойду окажу им помощь. Ты оставайся с папой.
Мама пробирается к скамейке девчонок и вскоре смешивается с толпой. Конец траурной церемонии омрачен хаосом. Мне это только на руку. Возможно, в суматохе про меня забудут и я благополучно выберусь, не выслушивая гневных слов о своих прегрешениях.
– Пап, давай выйдем на воздух.
Он кивает. Из-за возникшего хаоса невозможно пробраться к боковой двери, и мы выходим через переднюю. Снаружи уже стоит толпа участников следующей церемонии. Похоже, здесь настоящий похоронный конвейер и время расписано по минутам. Мы проходим мимо них и сворачиваем в примыкающий к часовне садик, намереваясь дождаться маму там.