Вернувшись домой и стряпая в кухне обед для Билла, Саксон долго думала о том, какие неистовые желания и страсти заставили эту старуху с обожженным солнцем лицом совершить весь огромный путь — от роскошного перуанского ранчо до Окленда и — до Барри Хиггинса. Старик Хиггинс не принадлежал к числу тех, кто выбросил бы деньги на шампанское, да у него, вероятно, и случая такого не было. В своих рассказах она упоминала имена других мужчин, но не его.
Еще не раз Мерседес пускалась в воспоминания; о многом она говорила лишь отрывочно, намеками. Не было, кажется, ни одной страны, ни одного большого города в Старом и Новом Свете, где бы она не побывала. Она посетила десять лет тому назад даже Клондайк и несколькими яркими штрихами обрисовала своей слушательнице закутанных в меха и обутых в мокасины золотоискателей, которые сорили в барах золотым песком, стоившим не одну тысячу долларов. Казалось, миссис Хиггинс всегда имела дело только с такими мужчинами, для которых деньги — все равно что вода.
Саксон, занятая тем, как удержать любовь Билла, сохранить свежесть их взаимного чувства и никогда не спускаться с тех вершин, которых они сейчас достигли, охотно встречалась с миссис Хиггинс и слушала ее рассказы. Ведь та знала, должна была знать, секрет вечного счастья. Недаром Мерседес сама не раз делала намеки на то, что ей ведомо больше, чем заурядным женщинам.
В течение ближайших недель молодая женщина часто бывала у нее, но старуха говорила о чем угодно, только не об интересовавших Саксон предметах. Она учила ее плести кружева, стирать тонкое белье и закупать провизию. Однажды Саксон нашла Мерседес более оживленной, чем обычно. Журчащая речь старухи лилась особенно торопливо. Глаза пылали, пылали и щеки. И слова жгли, точно пламя. В комнате пахло спиртом, и Саксон поняла, что Мерседес напилась. Испуганная и оробевшая, Саксон все же уселась рядом с ней и, подрубая носовой платок для Билла, стала слушать ее беспорядочную, отрывистую речь.
— Так вот, милочка. Я вам расскажу про мужчин. Не будьте такой глупой, как другие, которые считают, что я сумасшедшая, колдунья, что у меня дурной глаз. Ха-ха! Как вспомню эту дурочку Мэгги Донэхью, — она всегда закрывает платком своего ребенка, когда мы встречаемся на улице, — а мне просто смешно. Да, я была колдуньей, но я околдовывала мужчин. О, я мудра, очень, очень мудра, дорогая моя! Я расскажу вам, как женщины любят мужчин и как мужчины любят женщин — все равно: и хорошие мужчины и дурные. О том, какое животное сидит в каждом мужчине, и о некоторых их странностях, разбивающих сердца женщинам, которые не понимают того, что нужно понимать, — ибо все женщины дуры. Но я не дура. Да, да, послушайте.