Доминик ответил со слабой улыбкой:
— Все равно не сможешь догадаться, так что лучше не пытайся. И, нет, не надо никого отправлять на поиски мальчика. Но если он вдруг объявится сам, немедленно пошли за мной. Но кроме этого, ничего делать не надо.
Гриффин недоверчиво прищурился.
— Ничего не делать? Ты серьезно? О чем ты говоришь?
Старый шпион устремил на молодого человека властный взгляд.
— Я не могу сделать какие-либо выводы до тех пор, пока не проведу собственное расследование. Мне необходима дополнительная информация, и я ее получу.
Гриффин ощутил острое желание придушить своего собеседника, но усилием воли подавил его.
— И как ты собираешься это сделать?
Доминик поднес бумагу к свету и задумчиво прищурился.
— Бумага хорошего качества, хотя таких водяных знаков я раньше не видел. Значит, таинственная незнакомка — дама со средствами.
— Одеяла и одежда малыша сшиты из очень хороших тканей, — вмешалась Мэдлин. — За ним явно хорошо следили и кормили.
Доминик поднес записку к носу и принюхался.
— Да, судя по всему, все так и есть. Кто-то любил малыша и заботился о нем. Возникает вопрос, почему от него отказались, причем столь странным способом?
— Думаю, потому что он в опасности, — не скрывая сарказма, проговорил Гриффин и всплеснул руками. — По-моему, все это ерунда. С какой стати вдруг младенец окажется в такой страшной опасности, что его придется прятать в борделе? И почему со мной?
Доминик несколько секунд напряженно думал.
— Возможно, потому что бордель — последнее место, где будут искать высокородного младенца. А у тебя репутация опасного человека, которого лучше не задевать. Могу добавить, что эта репутация вполне заслуженная.
— Полагаю, это комплимент? — огрызнулся Гриффин.
— Мне интересно, — задумчиво проговорил Доминик, — почему эта женщина выбрала тебя — именно тебя. Скорее всего, она тебя знает.
— Меня знает много женщин, — выпалил Гриффин. — Главный вопрос — какого черта она оставила крошечного младенца на моем пороге?
— Вероятно, она думает, что ты понимаешь, каково это — быть брошенным.
Гриффин инстинктивно вздрогнул, потом замер и постепенно жестокие слова вызвали в нем холодную ярость, быстро захлестнувшую все его существо. Он годами учился справляться с неконтролируемыми эмоциями, и часто ему это удавалось, но люди, постоянно находившиеся рядом с ним, знали, что обсуждения некоторых тем при нем необходимо избегать. Те, кто случайно поднимал в его присутствии запретную тему, никогда больше не повторяли такой ошибки.
Кроме Доминика, естественно. Он слишком много знал и никогда не стеснялся использовать это знание себе на пользу.