За любезностью таилась угроза, которую почувствовали все, даже ребенок. Но что испугало Себастьяна еще больше, так это молчание Гийома. Слова человека в сером, казалось, превратили его в камень. Он стоял молча и наблюдал, как немец рассматривает его со всех сторон, потом взвешивает в руке рюкзак. Казалось, он совсем не замечал замешательства француза. Почему Гийом не потребует от этого боша оставить его в покое? Он доктор и спас столько людей, что даже солдат должен считаться с таким фактом! А Гийом почему-то стоит и только сердито смотрит на этого типа…
— Сегодня утром мои люди нашли на Гран-Дефиле следы, которые позволяют предположить, что минувшей ночью там кто-то побывал.
— Кто именно?
— Стадо горных коз, кто же еще!
Офицер явно пытался заставить Гийома разозлиться. Себастьяну почему-то вспомнились бои горных баранов, когда самцы провоцировали друг друга, прежде чем напасть. Обер-лейтенант Браун медленно провел рукой по своей щеке. Она была чисто выбрита. На щеках же доктора красовалась многодневная щетина.
— Вы ходили лечить медведя?
— Я вас не понимаю.
— Думаю, прекрасно понимаете. Хорошо, я задам вопрос по-другому: доктор, вы не придерживаетесь привычки бриться по утрам? Или, может, сегодня вам просто было некогда? Вам ведь пришлось провести ночь в горах…
— Я ходил в ущелье Гралуар, а переночевал в охотничьем домике. Если вы знаете наши места, то поймете, что выбора у меня не было.
— Так далеко? Решили поохотиться?
— Нет. Мне хотелось побыть одному. С вами такого никогда не случается?
— Для этого я слишком занят, но, можете мне поверить, с удовольствием поступил бы так же. Места здесь прекрасные. Дикие… И до границ рукой подать. Италия, Швейцария… Там тоже очень красиво. Если позволите, мои люди произведут маленький досмотр…
Солдаты схватили рюкзак и высыпали его содержимое на пол.
Так вот почему Гийом спрятал оружие за камнем! Он знал, что его будут обыскивать. Себастьян спросил себя, зачем ему этот пистолет. У всех охотников были ружья или карабины, и, кроме разве что мэра, у которого было множество красивых ненужных вещиц, никто не пользовался пистолетами.
Моток веревки, ломоть хлеба и дорожная карта упали на плиточный пол, к навощенным до блеска офицерским сапогам. Обер-лейтенант наклонился, стараясь как следует рассмотреть каждый предмет. Себастьян молился про себя, чтобы никто не услышал, как бьется его сердце. Наконец бош с едва слышным вздохом поднял с пола карту и выпрямился.
— Давайте изучим ее в вашем кабинете, там нам будет удобнее.
Растолкав солдат, Селестина вошла в кабинет первой, словно бы желая показать, что она здесь у себя дома и исполняет почетные обязанности помощницы доктора. Все в смотровом кабинете было перевернуто вверх дном: выдвижные ящики и дверцы мебели открыты, чернильница на столе опрокинута, на полу перед книжным шкафом — раскрытый фолиант… Пожилая служанка, ворча, подняла книгу с пола, вернула ее на место и, скрестив руки на груди, встала посреди комнаты. На обер-лейтенанта Брауна ее сердитые взгляды, однако, не произвели ровным счетом никакого впечатления. Он подошел к столу, встал на то место, которое обычно занимал доктор, разложил карту и начал ее изучать. Можно было подумать, что он видит на ней вещи, недоступные непосвященным, потому что несколько раз с губ его срывались восклицания и он что-то шептал себе под нос на родном языке. Наконец он оторвался от карты и спросил с притворным замешательством: