Затем этим же ножом он разрезает медведю живот.
– Посмотрим, что наш мишка кушал?
Патрик Мякитало привязал своих собак к дереву. Они то и дело поскуливают и тянут веревки. Это их добыча.
От содержимого желудка поднимается пар. Запах невыносимый.
Некоторые из мужчин невольно делают шаг назад. Они знают, что там. Останки собаки Самуэля Юханссона. Об этом известно и инспектору.
– Так-так, – говорит он. – Ягоды и мясо. Шкура и кожа.
Он ковыряет в полупереваренной массе палочкой. Уголки его рта неожиданно опускаются в удивленной гримасе.
– Но ведь это, черт побери, не…
Он умолкает. Вынимает несколько кусков кости правой рукой, на которую надета силиконовая перчатка.
– Проклятье, что же он такое сожрал? – бормочет он, ковыряя палочкой.
Мужчины подходят ближе. Чешут затылки так, что кепки съезжают на лоб. Кто-то вынимает очки.
Инспектор рывком выпрямляется. Поспешно пятится. Двумя пальцами он держит кусок кости.
– Знаете, что это такое? – спрашивает он.
Лицо у него посерело. От его взгляда у остальных мурашки бегут по коже. Лес замер. Ни ветерка. Ни птичьего крика. Словно вся природа молчит, храня тайну.
– Бьюсь об заклад – это не собачьи кости.
23 октября, воскресенье
Осенняя река по-прежнему говорила с ней о смерти. Но уже по-другому. Раньше река была черной. Она говорила: «Ты можешь все прервать. Ты можешь выбежать на тонкий лед – так далеко, как успеешь, пока он не проломится под тобой». Теперь река говорила ей: «Ты, моя девочка, всего лишь краткий миг». Это звучало как утешение.
Районный прокурор Ребекка Мартинссон мирно спала в самые глухие часы ночи. Она больше не просыпалась от тоски, давившей и рвавшей ее изнутри. Никаких наплывов потливости, никакого учащенного сердцебиения.
Ей не случалось больше стоять в туалете и смотреть в черные зрачки, желая отрезать себе волосы или что-нибудь поджечь, лучше всего – саму себя.
«Все хорошо», – говорила она. Самой себе и реке, а иногда и кому-то другому, кто осмеливался спросить.
Все хорошо. Справляться с работой. Убираться в своем доме. Не мучиться от бесконечной сухости во рту и сыпи на коже от лекарств. Спать по ночам.
Иногда она даже смеялась. А река текла себе, как за многие поколения до нее, и как будет течь, когда от нее не останется ни следа.
Но сейчас, пока горела мимолетная искорка жизни, Ребекка могла смеяться и поддерживать чистоту в доме, выполнять свою работу и курить на крыльце на солнышке. А затем она превратится в ничто.
«Не так ли?» – вопрошала река.
Ей нравилось поддерживать чистоту. Сохранять порядок, оставшийся со времен бабушки. Она спала в алькове на резной раздвижной кровати. На полу лежали тряпичные коврики, сплетенные ее бабушкой.