Заметив, что Дженис и Присцилла приехали в довольно ярких каждодневных платьях, Летти подумала: нечего было беспокоиться, что у нее нет ничего подходящего для похорон. Те, кто помоложе, с этим явно не считаются. Темно-синее платье и жакет выглядят скромно, но вряд ли сойдут за траурные; продавщица в магазине назвала этот цвет «французский синий», что придавало ему некую старомодную фривольность. Мужчины были, конечно, при черных галстуках, потому что такие галстуки, должно быть, у каждого есть дома или их можно легко раздобыть.
Reguiescat in pace[3] и да воссияет над ней вечный свет, думал Эдвин. Он хорошо сделал, что попросил отца Г. отслужить эту короткую службу. Отец Г. проследит, чтобы все прошло как полагается, в надлежащем порядке, чего, пожалуй, не всегда можно ждать от тех священников, которые служат в крематориях и провожают одного покойника за другим. Он был доволен, что Дженис Бребнер и соседка тоже тут, большего от них и не жди. И все-таки хорошо, что не они и не бедняга Норман, а он, Эдвин, и отец Г. застали Марсию в таком состоянии.
Норман был как-то странно взбудоражен тем, что Марсия лежит в гробу, что ее вот-вот предадут пламени, и вдруг на память ему пришел легкомысленный стишок, когда-то где-то прочитанный:
Земля земле. Принцессин прах
В могилу мчит на всех парах.
Он не знал, как ему быть — то ли рассмеяться, что здесь вряд ли уместно, то ли заплакать, чего тоже делать не следует, да и вообще он уже с давних пор не проливал слез. Шторы сомкнулись, гроб заскользил прочь, и Норман склонил голову, чтобы не видеть этого заключительного акта.
Потом они вышли из крематория и, чувствуя себя неловко, стали кучкой под ярким летним солнцем.
— Какие прелестные цветы, — негромко проговорила Летти, поворачиваясь к Дженис и Присцилле. Извечная уместность цветов и на этот раз ослабила напряженность минуты. Две охапки пламенеющих гладиолусов, белых и розовых гвоздик и два венка из оранжерейных роз, сиреневых иммортелей и белых хризантем лежали на том месте, где было начертано «Марсия Джоан Айвори».
— Мы с Присциллой решили, что она предпочла бы срезанные цветы, — несколько вызывающе сказала Дженис, устремив взгляд на венки. — Некоторые специально оговаривают это.
— Бедняга Марсия! Вряд ли она была в состоянии что-нибудь оговаривать, — сказал Норман. — На венок сложились мы — Летти, Эдвин и я… Сиреневые и белые… Вспомнили, что…
— Да, конечно, вы ведь работали вместе, — сказала Присцилла самым светским тоном. Она не знала, как ей вести себя с этим чудным маленьким человечком и с другим — тот высокий, но почти такой же чудной. Надо надеяться, что скоро можно будет уйти отсюда, поскольку ее общественный долг выполнен.