А потом граната взорвалась; раздалось оглушительное «ба-бах!», похожее на удар грома, когда молния бьет где-то совсем рядом. Стремительно брызнули осколки — обычно они рассеиваются одинаково во все стороны (мне это позже объяснил майор Ролз), но цементный подоконник помешал осколкам попасть в меня или в детей. В нас попало все то, что отрикошетило от потолка, — раздалось нечто похожее на залп из множества духовых ружей, и обломки цемента, кафеля и штукатурки беспощадным жалящим градом обрушились нам на головы. Окно вышибло напрочь, и в комнате повис удушливый запах гари. Майор Ролз, который только что убил Дика, распахнул дверь и подпер ее шваброй, чтобы не закрылась. Мы задыхались. Дети держались за уши и плакали; кое у кого из ушей текла кровь — тогда-то я и заметил, что у меня из ушей тоже течет кровь и что я практически ничего не слышу. По лицам детей я понял, что они плачут, а взглянув на майора Ролза, понял, что он хочет, чтобы я что-то сделал.
Что он от меня хочет? — не понимал я, прислушиваясь к боли в ушах. Затем среди детей засуетились монахини — все дети, слава Богу, двигались. Больше того, они не просто двигались, а хватали друг друга, дергали монахинь за подолы и тыкали пальцами в расколотый потолок этой узкой, похожей на фоб комнаты и дымящуюся черную дыру над подоконником.
Майор Ролз тряс меня за плечи; я пытался прочитать по губам, что он говорит, потому как все еще ничего не слышал.
Дети оглядывались вокруг себя; они всюду тыкали пальцами. Я стал оглядываться вместе с ними. Теперь по сторонам смотрели и монахини. Затем слух стал ко мне возвращаться: я услышал, как что-то хлопает или резко рвется, будто в ушах у меня все еще отдавалось запоздалое эхо взрыва. Потом прорезались детские лепечущие голоса, и я услышал, как орет майор Ролз, продолжая трясти меня за плечи.
— Где он? Где Оуэн? — орал майор Ролз.
Я взглянул вверх на черную дыру, где видел его в последний раз. Кто-то из детей, не отрываясь, смотрел в широкую раковину; одна из монахинь тоже заглянула в раковину и перекрестилась. Мы с майором Ролзом поспешили ей на помощь.
Но монахине наша помощь не потребовалась; Оуэн был до того легкий, что его могла поднять даже монахиня. Она вытащила его из раковины, будто маленького ребенка, и теперь не знала, что с ним делать. Другая монахиня опустилась на колени прямо посреди обломков и осколков, оставшихся после взрыва; сидя на коленях, она растянула подол на бедрах, а та монахиня, что держала Оуэна на руках, положила его голову на колени другой сестре, устроившейся на полу. Третья и четвертая монахини пытались успокоить детей, заставить их отойти от него подальше, но дети все равно толпились вокруг Оуэна; они все плакали.