Уна вперяет в него долгий взгляд.
— А с какой стати?
— Потому что я попросил? — отвечает он вопросом на вопрос. — Потому что ты этого хочешь?
— Я надела это кольцо на твою руку. Но я не вышла замуж за всего тебя.
— Знаю. Но хочешь мою руку — бери и остальное.
Она ухмыляется:
— Вот еще! Где моя бензопила?
— Ах, — роняет Кэм. — Старые добрые времена.
Снова повисает молчание, но на этот раз не такое неловкое.
Уна отбрасывает с лица волосы. Слезы ее уже почти высохли.
— А как там, на Молокаи? Жара и парилка? Какую одежду взять с собой?
— Значит, поедешь?! — задохнувшись от счастья, спрашивает Кэм.
Вместо ответа девушка наклоняется к нему и целует. Затем, зарывшись пальцами в его разноцветную шевелюру, едва заметно улыбается, вглядывается в его неотразимые, по всеобщему признанию, глаза и нежно шепчет:
— Как я тебя презираю, Камю Компри!
А потом целует его еще раз.
Как только все «женихи» уходят и обитатели коммуны воссоединения возвращаются к своим делам, сумерки наполняются той мягкой меланхолией, которая всегда наступает после выдающегося события.
— Сегодня Хэллоуин, — замечает СайФай. Они с Коннором, Рисой и Левом помогают убирать в особняке. — Вот я и думаю, что это сегодня было: сласти или напасти?
— Наверно, и то, и другое, — предполагает Риса. Она слишком крепко сжимает руку Коннора, и тот содрогается от боли.
— Прости! — лепечет Риса.
Его раны глубоки, и как наноагенты ни стараются ускорить процесс заживления, боли сплетенному не избежать — ни физической, ни моральной.
Лев пересаживает кинкажу, цепляющегося за его пояс, себе на загривок.
— Как это было? — спрашивает он Коннора. До сих пор никто не отваживался задать ему этот вопрос, но Лев, который тоже побывал за гранью собственного существования, имеет на это право, как никто другой.
— Словно… словно выдох, который никогда не кончается, — отвечает Коннор. — И все под живенькое диско.
— Нет, я не про расплетение, — говорит Лев. — Что ты чувствовал, когда был в разделенном виде?
Коннор смотрит ему прямо в глаза — тогда он может видеть самого Лева; иначе он видит лишь имена, вытатуированные на его лице. И в глазах друга он читает страстное желание узнать — такое жгучее, что Коннор не может отвести взгляд в сторону.
— Ты ушел в свет? — допытывается Лев. — Видел лик Бога?
— Думаю, для этого надо сначала пройти в дверь, — произносит Коннор. — А когда ты разделен — это как если бы тебя подкинули на коврик у этой самой двери.
Лев, поразмыслив над его словами, кивает.
— Интересно. Хозяин, конечно, открыл бы, если бы посчитал, что пришло время впустить тебя.