— Ты бередишь мои самые больные раны, Иван! — с горечью ответил Павел Петрович. — Да, великий князь — прирожденный генералиссимус русской армии, а между тем ему еще ни разу не пришлось вести в бой ни единого полка. Да, он — прирожденный генерал-адмирал балтийского флота, а между тем ему еще ни раза не было позволено посетить Кронштадт для инспектирования судов. Все это правда, но… Но, должно быть, так и нужно, а потому не будем осуждать распоряжений ее величества. Что же, старик Панин так часто держал в своих руках бразды правления, что понятно, если и на этот раз императрица доверила их его опыту и честности.
— Господи! — вскрикнул Кутайсов. — Так, значит, вы, ваше высочество, и на самом деле ровно ничего не знаете? Но ведь Панин так тяжело потрясен крахом прусского влияния, что совсем расхворался! Несколько дней тому назад он передал власть фельдмаршалу Голицыну, которого ее величество назначила заместителем графа на случай его болезни. Да, ваше императорское высочество, вот как обстоят в данный момент дела в Петербурге! Потемкин окончательно одолел Панина — в этих словах сводка всей истории. Теперь путешествие ее величества в Могилев будет окончательным торжеством политики князя Потемкина. Ее величество сговорится в Могилеве с императором Иосифом, двинет армию на турок, разобьет их, а добычу, которая достанется после этого, поделят между собой Россия и Австрия!
— В самом деле мой камердинер лучше осведомлен в политике России, чем я сам! — произнес великий князь. — Но ведь я знаю, что ты принадлежишь к партии людей, мечтающих о какой-то свободе! Пусть мечтают, пусть зачисляют в свои ряды порченых турок вроде тебя, друг мой, но на меня эти господа пусть не рассчитывают, потому что до конца своих дней я останусь полнейшим подданным ее величества. Иначе и быть не может! Этот подлый мир превратился бы в клоаку, если бы не существовало трех условий: послушания, затем послушания и наконец послушания! Ну да я все-таки очень люблю тебя, Иван. Я знаю, что ты привязан ко мне и болеешь душой за все мои огорчения. Но очень прошу тебя: никогда не говори мне ничего против ее величества, потому что я не переношу этого, да и неудобно мне ругать свою мать и императрицу вместе с камердинером!
Кутайсов низко-низко опустил голову. Великий князь отвернулся от него и глубоко задумался. Вдруг из большой беседки, находившейся в конце террасы, послышались веселые детские голоса.
— Что это? — сказал великий князь, всматриваясь и прищуриваясь (он был близорук). — Ведь это, кажется, Александр и Константин?