– Мы полетим на вертолете? – Я вдруг проснулась, почти позабыв о ночном происшествии. – Что, правда?
– Я хотела тебе вчера сказать, – кивнула Дженни, растирая веки. – Эрин организовала в качестве рождественского подарка.
Милая Эрин! Все-таки я подарю ей тот шарф. И обниму.
– Поэтому выходим через полчаса.
– Дженни!
– Да, Энджел?
– Что это было прошлой ночью?
Дженни встала, взялась рукой за плечо и продемонстрировала великолепную растяжку, затем повторила это с другой руки, глядя мне в глаза и пожимая плечами:
– Ничего.
Ну, знаете…
– Ничего?
– Помимо того что ты попала в резонанс со своей внутренней Леди Гага?
– Чем ты занималась, я имею в виду?
– Ничем, – засмеялась Дженни. – Я не вертелась у шеста и не трахалась с бойфрендом за занавесочкой.
– Ни с кем я не трахалась, – защищалась я, отчаянно стараясь подавить воспоминания о танце у шеста. Это надо запереть в самом дальнем отделении памяти. Но неужели Дженни всерьез собирается притворяться, что ничего не было?
– Расслабься. – Дженни наскоро обняла меня по дороге в ванную, где решила переодеться. – В Вегасе это не считается. Тут все черт-те что вытворяют.
Я осталась стоять с приоткрытым ртом.
«Да уж, – подумала я. – Тут и танцы у шеста, и встречи с кинозвездами в мужском туалете, и селективная амнезия».
Поездка до вертодрома оказалась настоящим испытанием. Сэди, безразличная ко всему и внешне, и по сути, трещала о себе и сказочном вечере, как она танцевала с Джеймсом Джейкобсом («и никакой он не гей, он с меня просто глаз не сводил», а мне в лом было напрягаться и затыкать ее фонтан) и как прекрасно все прошло. Без чудес фармацевтики, подозреваю, не обошлось: невозможно столько выпить и непринужденно щебетать через несколько часов. Странно оживленная Дженни расспрашивала и подбадривала, но сама в основном смотрела через окно на пейзаж, крепко держа бутылку «Витамин уотер» в одной руке и мобильный в другой.
Я смотрела на Дженни через очень большие и очень темные очки, готовая в любую секунду вскочить с сиденья и заорать: «J’accuse»[20], – но не вскочила. Я слишком рассердилась на нее за измену Сиггу. Меня бесил ее секс с чужим женихом, но в основном я сердилась на нее за ложь. Это меня задело. Голос рассудка, который до странного часто походил на Луизин, подсказывал, что дело не во мне. Может, Дженни искренне расстроена, растеряна и просто не готова обсуждать случившееся.
Но другой, осуждающий голос, в точности повторявший (что совсем не странно) интонации моей матери, напомнил, что Дженни лгала мне в лицо и у меня есть полное право злиться. Я не знала, как поступить. Может, Джереми Кайл