— Они как будто спускают воду из огромной ванны, — сказал я.
— Да, ты так говоришь каждый раз, когда мы сюда приезжаем. Насчет аптек тоже.
Разве? Я даже не сознавал, что говорил это прежде.
— Как по-твоему, сколько раз мы здесь бывали?
— Не знаю. Пять или шесть.
— Назовешь все?
Конни задумалась, нахмурившись. У нас обоих в последнее время ухудшается память, усилие, с которым мы вспоминаем какое-то имя или случай, становится почти физическим, от него устаешь, как от уборки на чердаке. Особенно часто из памяти ускользают имена собственные. Следующими пойдут наречия и прилагательные, пока не останутся одни местоимения и глаголы в повелительном наклонении. Ешь! Гуляй! Спи! Ешь! Мы прошли булочную.
— Гляди — французские палки! — воскликнул я и подтолкнул ее локтем; Конни не поняла. — Когда мы впервые приехали в Париж, я сказал: «Давай купим несколько французских палок», а ты рассмеялась и заявила, что я провинциал. Я сказал, что так их называла моя мама. Отец считал их варварскими. «Сплошная корка!»
— Похоже на твоего отца.
— Когда мы впервые приехали с тобой в Париж, то купили сразу штук двадцать и повезли домой на самолете.
— Помню. Ты еще ругал меня за то, что я отгрызала горбушки.
— Уверен, что я тебя не ругал.
— Ты говорил, что багеты от этого черствеют.
Мы снова помолчали немного, свернув на юг в сторону Сены.
— Интересно, что затеял Алби? — спросила Конни.
— Дрыхнет, наверное.
— Тогда все в порядке. Это можно.
— Либо дрыхнет, либо пытается понять, почему на подоконнике нет заплесневелых кружек. Наверное, до сих пор в отеле, прожигает сигаретами шторы. Обслуживание номеров! Принесите мне три банановые кожуры и переполненную пепельницу…
— Дуглас, именно для этого мы сюда и приехали, чтобы избежать подобных упреков.
— Знаю. Знаю.
А потом она замедлила шаг и остановилась. Мы находились на улице Жакоб, напротив маленького и несколько обветшалого отеля.
— Смотри. Мы здесь жили, — сказала она, беря меня за руку.
— Ты запомнила.
— Ту поездку — да. Какой у нас был номер?
— На втором этаже, угловой. Желтые шторы. Вон там.
Конни положила голову мне на плечо:
— Наверное, нам следовало поселиться здесь.
— Я думал об этом. Но решил, что будет немного странным: мы ведь теперь с Алби.
— Нет, ему бы понравилось. Ты бы рассказал ему историю, он теперь достаточно взрослый.
Случилось это восемнадцать лет назад.
Приближалась годовщина со дня рождения нашей дочери, а вслед за ней, почти сразу, та, другая годовщина. Я знал, что в эти дни Конни придется трудно. Ее горе, как я успел заметить, накатывало волнами, и, хотя промежутки между гребнями удлинялись, вселяя надежду на то, что однажды наступит день, целый день, когда мы не вспомним о нашей дочери, очередной шторм был неминуем.