Считается, что смешение кровей дает хороший результат. Тогда становится понятно, почему в папиной жизни состоялась именно Тася, а не Роза и не многоумная Сима. Значит, Тася – не случайность, а неумолимая линия судьбы. Все продумано заранее.
В войне наметился перелом. Паулюса взяли в плен. Сталинградская битва окончилась нашей победой. Те, кто там был, рассказывали, что все происходящее напоминало зимнюю пургу, только вместо снежинок пули. Железная пурга. В Русских Краях стали появляться инвалиды.
Я приморозила себе язык. Скоба на воротах покрылась инеем, как сахаром. Я лизнула, язык пристал. Я стала его отдирать – потекла кровь, язык пристал еще больше. Я взвыла. Выскочила Тася и плеснула мне в лицо ковш горячей воды. Язык отстал, но меня потом долго дразнили: «Чей это там язык на воротах болтается?»
Настя осталась в ленинградской блокаде. Голод, как оказалось, самое сильное испытание. Однажды Насте приснился сон, что она сидит за накрытым столом и ест. Она ела, ела без устали. Проснулась и увидела, что сжевала кусок ватного одеяла. Целый угол.
У Шурки Александровой пропал племянник. Потом стало понятно, что его съели. Он тащился по улице, а из подвального окна высунулась рука, схватила за лодыжку и дернула. Племянник был слабый от голода, ему много не надо. Затащили в подвальное окно, и больше его никто не видел.
У Насти была своя комната в общей квартире. Рядом жил сосед – молодой мужик. Он уже не вставал, практически умирал, и не мог ходить в магазин, чтобы отоварить свою карточку: сто двадцать пять блокадных граммов – кусочек хлеба величиной с ладонь и маленький довесочек величиной со спичечную коробку. Настя брала его карточку, и шла в очередь, и приносила все сполна: и кусочек хлеба и довесочек. Свой она съедала по дороге, не было сил терпеть. А соседскую пайку не трогала. И мужик не умер. Потом блокаду сняли.
Мужик поднялся на ноги и подарил Насте икону. Икона – всегда икона, какая бы она ни была, но эта икона – настоящая ценность, древняя, в позолоченном окладе. Темные лики Младенца Спасителя и Девы Марии. Этой иконе нет цены в прямом и переносном смысле слова.
Сейчас она у меня на стене – часть Насти, ее душа, ее самопожертвование. Кто бы осудил Настю, если бы она, умирающая от голода, съела бы чужой кусок? Никто бы даже не узнал. Но она приносила и отдавала. В этой маленькой незаметной женщине был стальной стержень нравственности. В ней был Бог, и она жила ведомая Богом.
Однажды в Русские Краи пришла посылка из Ленинграда. Настя прислала нам ватнички – мне и сестре: серенькие, новые, аккуратные, а к ним два малиновых беретика.