– Сны вам снились в блокаду?
– Один сон я помню, такой благостный. Лес и подснежники – не беленькие, а голубые. Я как будто вживую была в этом лесу, как будто улетела в другую жизнь. Все объемное, все в цвете. Помню эту радость. А больше снов и не было. Зато после войны было много страшных блокадных снов. Я блокадой болела очень долго. Замуж вышла за военного, но с ним никогда о блокаде не говорила.
– Почему?
– Не знаю. К тому же запретили о блокаде говорить! Ленинградское дело… Да и сами мы не хотели вспоминать. Отодвинули это, и все. Старались забыть. В 57-м году, во время путча в Венгрии, мы с мужем поехали служить в Западную Белоруссию. Офицерам отдали бараки и велели самим приспособить их для жилья. Мне муж рассказывал, как он там делает отдельную комнату, кухоньку, котел. Потом повел меня показывать.
Я вхожу, а там стоит буржуйка и труба от нее в окно выходит. Я как увидела эту буржуйку, то сразу подумала: «Если я свою дочку Таню сюда внесу (а ей годик был), то все повторится». И сказала: «Я еду в Ленинград». И уехала. Даже ничего объяснять ему не стала.
Ниночка
Нина Александровна Аникеева
– Четырнадцать, а в августе 41-го пятнадцать исполнилось.
– Вы догадывались, что будет война?
– Войну ждали, но она все равно началась как-то очень неожиданно. Я воспитывалась у двух теть и у бабушки, мама и отец умерли от туберкулеза. Папа умер еще в 30-м году. Я помню, как я сидела на полу и играла, а он, уходя в больницу, обернулся и помахал мне рукой. И больше не вернулся. Когда меня спрашивали: «Девочка, а где твой папа?», я отвечала: «Он в хорошем климате». Так меня почему-то научили говорить. Мама умерла в 38-м. К началу войны бабушка была уже парализована, ходила с трудом, шаркая ногами. Летом меня отправили на дачу в Оредеж, это довольно далеко, нужно было ехать на поезде, а потом еще 20 километров на подводе. Жили мы там на даче и вдруг слухи – война началась, немцы идут, и идут, и идут. Говорят, они уже у Пскова, а это недалеко совсем. За нами приехал какой-то мужчина. Оказалось, что моя тетя, которая осталась в Ленинграде, попросила соседа помочь нас вывезти, и он отправил за нами какого-то хозяйственного работника. Тот добрался до нас с превеликим трудом, потом мы на пароходе доплыли до какой-то станции под Лугой. Там было очень страшно – уйма народу, летают немецкие самолеты, а солдаты из винтовок в них стреляют. И вдруг говорят, что сейчас подадут последний поезд на Ленинград – другого не будет. Мы бежим к вагону. Я держу тетю с одной стороны, бабушку с другой. И представьте – моя парализованная бабушка бежит! А в Гатчине говорят: «Поезд дальше не пойдет». Нас выгружают. И тут поезд трогается – оказывается он-таки идет в Ленинград. Почему-то всех надо было из него высадить. Непонятно. Поезд тронулся, тетя падает в обморок, я реву. Ей говорят – не волнуйтесь, из Гатчины ходят электрички. В конце концов добрались до Ленинграда.