– Было страшно?
– Нет. Самое страшное – это голод. После этого ничего уже не пугает. Рядом с нами в вагоне сидела молодая женщина с маленьким ребенком, которого она держала на руках и который прямо у нее на руках и умер. Я помню, санитары идут, а она им: «Уснул, уснул, уснул!» Не хотела отдавать его, даже мертвого. Несмотря ни на что люди не были озлобленными.
– Куда вас везли?
– Мы приехали в Борисову Гриву, на детей выдали шоколад, на взрослых – сало. Один мужчина хотел обменять свое сало на наш шоколад, но мама не согласилась. Нас стали в машины грузить, мест не хватало. В одну машину какой-то мужчина много своих вещей закинул. Мама туда залезла, вещи его выкинула, а нас посадила. Через Ладогу мы приехали в эту, как ее, – Топору? Там нас поселили в церкви. Там было организовано горячее питание, никакой сутолоки. Мы поехали в Кокшетау, там ведь бабушка осталась. Ехали месяц и пять суток в теплушках – и никто не возмущался. А что нас, в спальных вагонах, что ли, везти? И раненые с нами ехали. Мама энергичная была, мы с ней ходили на станцию получать продукты на весь вагон, садились, делили. Без всяких скандалов. Стояла буржуйка, на которой готовили. Воду на станциях брали. Иногда на больших станциях нас кормили горячей едой в ресторанах – ну не за белыми скатертями, конечно. Помню, на станции в Челябинске давали молочный суп с макаронами. Мама говорит: «Ешьте сначала макароны, а если суп останется, я его налью в чайник и потом кофе сварю». В Челябинске к нам подошла женщина, пригласила к себе в дом, вымыла горячей водой и положила в белую постель. Такое на всю жизнь запоминается.
– Вы нашли свою бабушку?
– Она уехала в Новороссийск, и мы поехали к ней (сначала в Грозный, откуда чеченов вывезли, потом в Нальчик). В Новороссийске нас застала победа. Когда отчим вернулся с фронта (он был ранен, но выжил, у нас в семье никто в войну не погиб, вот судьба!), наши комнаты в Ленинграде были уже заняты. Предлагали другие, но отчим отказался: «Мы здесь с 22-го года живем». Да к тому же этот прекрасный вид на собор! А я все время бредила Ленинградом. Я маме сказала: «Если ты мне не купишь билет в Ленинград, я уеду на крыше поезда!» Мама купила билет, я ехала на багажной полке. Приехала в Ленинград в 46-м году, в тринадцать лет. Обуви не было никакой, приехала босиком. Тогда некоторые делали ботинки из парусины, а подошву из шин автомобильных. Но у меня даже таких самодельных ботинок не было. По Невскому тогда ходил трамвай, крутил кольцо возле Московского вокзала. В центре этой площади стоял милиционер, я вышла из трамвая и спросила: «Как найти Лиговку, дом 3?» Он сказал – надо в обход, вернись и обойди. Я вернулась – и опять забыла, куда идти. Так три раза к нему подходила. На третий раз он мне разрешил пройти напрямик. Я пришла к тете, и она мне сразу обувку нашла.