, пережив жену и двух детей из пяти. Клер Мортон-Овертон не было
даже тридцати, когда ее убил бывший муж. И мама, и старший брат умерли в
пятьдесят один год.
Вопрос: где твое, смерте, жало?
Ответ: да везде, блядь.
Я вернулся в Харлоу на поминальную службу по отцу. Большинство
улиц в городе теперь были заасфальтированы, не только наша и Девятое шоссе.
Там, где мы раньше купались, теперь стоял жилой комплекс, а в полумиле от
Силомской церкви построили большой универмаг. И все же во многом город остался
прежним. Наша церковь все так же стояла рядом с домом Майры Харрингтон (хотя
сама Бабуля уже давно отправилась на посиделки к Всевышнему), а качели из
покрышки так и висели на заднем дворе нашего дома. Наверное, на них качались
дети Терри — хотя сейчас они уже выросли из подобных забав. Веревка истерлась и
потемнела от времени.
«Я могу ее поменять», — подумалось мне. Но зачем? Для кого? Уж
точно не для своих детей — у меня их нет. Да и дом этот уже не мой.
На подъездной дорожке стояла единственная машина — потрепанный
«Форд» 1951 года. Он был в точности похож на самую первую «Дорожную ракету»,
но, конечно, ею быть не мог: Дуэйн Робишо разбил «Дорожную ракету» в Касл-Роке,
на первом же круге ее единственного гоночного заезда. И все же на багажнике
красовалась наклейка «Делко Бэттерис», а на двери — цифра 19, выведенная
ярко-красной, как кровь, краской. Сверху спикировала ворона и взгромоздилась на
капот. Я вспомнил, как отец учил нас делать пальцами «козу» при виде ворон – от
сглаза («Может, это и ерунда, но хуже не будет», — говорил он). Я подумал: «Мне
это не нравится. Здесь что-то не так».
Я мог понять, почему не приехал Кон — Гавайи отсюда значительно
дальше, чем Колорадо, — но где Терри? Он и его жена Аннабель все еще жили тут.
А семейство Боуи? И что насчет Клаки? Пакеттов? Парней из «Топлива Мортона»? Не
мог же отец пережить их всех.
Я припарковался, вышел из машины и увидел, что это не «Форд
Фокус», взятый напрокат в Портленде, а «Галакси» 66 года, который отец с братом
подарили мне на семнадцатилетие. На пассажирском сиденье лежала стопка книг
Кеннета Робертса, подаренных мамой: «Оливер Уизвелл», «Арундел» и все
остальные.
«Это сон, — подумал я. — Я его уже видел».
Облегчения эта мысль не принесла; ужас лишь стал сильнее.
На крышу дома, где я вырос, села ворона. Еще одна — на ветку, где
висели качели: кора с ветки облупилась, и она торчала из дерева, точно кость.
Я не хотел идти в дом, потому что знал, что там найду. Тем не
менее ноги сами понесли меня вперед. Я шел, шаг за шагом, и хотя Терри восемь
(или десять) лет назад прислал мне фотографию нового крыльца, та самая доска,
вторая сверху, издала привычный недовольный скрип, когда я на нее ступил.