После этого Истербрук развернулся и потопал к выходу.
От этих слов Джейкобс замер. Он стоял, вцепившись в кафедру, глаза
на его бледном лице яростно сверкали, губы были сжаты так плотно, что их почти
не было видно.
Поднялся мой отец.
— Чарльз, спускайтесь.
Преподобный Джейкобс тряхнул головой, словно хотел ее очистить.
— Да, — сказал он. — Вы правы, Дик. Все равно, что бы я ни сказал
— ничего не изменится.
Но кое-что изменилось. Во всяком случае, для одного мальчика —
изменилось.
Он сделал шаг назад, потом огляделся, точно забыл, где находится,
затем снова шагнул вперед, хотя к этому моменту в церкви не осталось никого, к
кому он мог обратиться, кроме нашей семьи, дьяконов и Бабули, которая так и
осталась сидеть с вытаращенными глазами.
— И еще кое-что. Мы прах и в прах возвратимся. Может, там что-то и
есть — но я уверен, что Бога, как его понимает любая из существующих церквей,
там точно нет. Послушайте лепет соперничающих конфессий и тоже это поймете. Они
нейтрализуют друг друга и в сумме дают ноль. Если вам нужна правда, сила, которая
действительно сильнее вас самих — взгляните на молнию. Миллиарды вольт в каждом
разряде, сила тока в сотню тысяч ампер и температура в пятьдесят тысяч
градусов по Фаренгейту. Вот тут точно есть высшая сила, гарантирую. Но
здесь? В этом здании? Нет. Верьте во что хотите, но вот что я вам скажу: за
тусклым стеклом апостола Павла нет ничего, кроме лжи.
Он оставил кафедру и вышел в боковую дверь. Семья Мортонов сидела
в тишине, которая, должно быть, наступает для людей, переживших взрыв бомбы.
Придя домой, мама ушла в большую дальнюю спальню, попросила ее не трогать и закрыла
за собой дверь. Она оставалась там до конца дня. Клер приготовила ужин, и мы
поели в почти полном молчании. Энди начал было цитировать какой-то отрывок из
Писания, полностью опровергавший слова преподобного, но папа велел ему
заткнуться. Энди взглянул на папины руки, засунутые глубоко в карманы, и
заткнулся.
После ужина папа ушел в гараж, где в то время возился с «Дорожной
ракетой-2». На этот раз Терри — обычно его верный помощник, можно сказать, его
мальчик-алтарник, — не присоединился к нему, так что это сделал я… хотя и не
без колебаний.
— Пап, можно спросить?
Он лежал на салазках под «Ракетой», держа в одной руке
зарешеченный фонарь. Наружу торчали только ноги в брюках защитного цвета.
— Ну попробуй, Джейми. Если только не про эту утреннюю чертовщину.
Потому что если речь об этом, то тебе тоже лучше заткнуться. Сегодня я не
собираюсь это обсуждать. Хватит и того, что завтра нам придется писать в Союз
методистов Новой Англии с просьбой, чтобы его уволили, а им, в свою очередь,
придется обращаться к епископу Мэтьюзу в Бостоне. Херовая вышла история, и если
ты когда-нибудь скажешь маме, что я употребил при тебе это слово, она меня
отлупит, как мачеха рыжего пасынка.