Я не знал, относился ли мой вопрос к Ужасной проповеди, но был
уверен в одном: я должен его задать.
— То, что сказал мистер Истербрук, — это правда? Она была пьяная?
Фонарь под машиной перестал двигаться. Отец выехал из-под нее на
салазках, чтобы взглянуть на меня. Я боялся, что он разозлится, но вид у него
был не злой. Просто несчастный.
— Были такие разговоры, а теперь, когда этот болван Истербрук
брякнул это при всех, сплетня разойдется еще быстрее. Но вот что я тебе скажу,
Джейми: это неважно! У Джорджа Бартона случился эпилептический припадок, он
выехал на встречку, а она вывернула из-за «слепого» поворота. И все — капец
котенку. Неважно, была ли она трезвая или валялась под приборной доской. Сам
Марио Андретти не избежал бы этого столкновения. Преподобный был прав в одном:
люди всегда хотят понять, отчего случается что-то плохое. Иногда причины просто
нет.
Он поднял руку, свободную от фонаря, и наставил на меня
испачканный в смазке палец.
— А все прочее — бред убитого горем человека, и никогда об этом не
забывай.
В среду перед Днем благодарения у нас в школе был короткий день, но я пообещал миссис
Морэн остаться после уроков, чтобы вытереть доски и привести в порядок нашу
потрепанную библиотечку. Когда я предупредил маму, та лишь рассеянно
отмахнулась и сказала мне быть дома к ужину. Она как раз засовывала в духовку
индюшку, но я знал, что это не нам: на семерых такой не хватило бы.
Как оказалось, Кэти Палмер (большей подлизы вы в жизни не найдете)
тоже осталась помочь, поэтому управились мы за полчаса. Я хотел было пойти в
гости к Элу или Билли — поиграть в войнушку или еще чего, но я знал, что им
захочется поговорить об Ужасной проповеди и о том, как в стельку пьяная миссис
Джейкобс угробила и себя, и Морри (слух, который уже успел превратиться в
непреложную истину). Поскольку мне этого не хотелось, я пошел домой. Стоял не
по сезону жаркий день, окна у нас были открыты, вот я и услышал, как моя сестра
ругается с мамой.
— Почему я не могу пойти? – спросила Клер. – Пусть знает, что хоть
кто-то в этом дурацком городишке по-прежнему на его стороне.
— Потому что мы с папой думаем, что вам, детям, стоит держаться от
него подальше, — ответила мама. Они были на кухне, а я к тому времени уже
притаился у открытого окна.
— Я не ребенок, мам, мне уже семнадцать!
— Извини, но в семнадцать ты все еще ребенок. И если к нему пойдет
молодая девушка, то на нее будут смотреть косо. Ты уж поверь.
— А тебе, значит, можно? Ты ведь знаешь, что Бабуля тебя увидит, а
через двадцать минут разболтает по телефону на всю округу! Если идешь сама, то
возьми и меня с собой!