— Только пообещай, что не будешь курить — сигареты или марихуану,
неважно. И выпивать.
— Обещаю, — сказал я и держал слово целых два года.
Или около того.
Первое, что вспоминается мне о том выступлении в «Эврике», — запах собственного пота,
который шибанул мне в нос, когда мы вчетвером вышли на сцену. Никто не сможет
перепотеть четырнадцатилетнего подростка. Я двадцать минут стоял под душем
перед своим первым шоу — пока не кончилась горячая вода, но, склонившись за
взятой напрокат гитарой, ощутил, что от меня несет страхом. «Кай», как мне
показалось, весил фунтов двести. Мне было чего бояться. Хотя рок-н-ролл от
природы простая штука, но выполнить поставленную передо мной Нормом задачу —
выучить тридцать песен с вечера четверга по вечер субботы — было невозможно, и
я так ему и сказал.
Он пожал плечами и дал мне самый полезный совет за всю карьеру
музыканта: «Сомневаешься – пропусти».
— И потом, — добавил он, обнажив гниловатые зубы в дьявольской
ухмылке, — я буду играть так громко, что тебя все равно никто не услышит.
Пол отбил короткий рифф на своих барабанах, чтобы привлечь
внимание публики, и завершил его ударом тарелок. Все зааплодировали в
предвкушении. Глаза собравшихся (миллионы глаз, как мне казалось) устремились
на маленькую сцену, где мы сгрудились в свете прожекторов. Помню, каким идиотом
я себя чувствовал в расшитом стекляшками жилете (жилеты остались от краткого
периода, когда «Хромовые розы» звались «Стрелками») и как гадал, вырвет меня
или нет. Казалось бы, блевать мне было нечем — я почти ничего не ел за обедом, а
ужинать вообще не смог, — но меня все равно тошнило. Потом я подумал: «Обморок.
Я не сблюю, а упаду в обморок».
Может, я и лишился бы чувств, но Норм не дал мне на это времени.
— Привет, мы – «Хромовые розы». Вставайте и танцуйте. — И,
обращаясь к нам: — Раз, два… поехали.
Пол Бушар сыграл на том-томе начало песни «Постой, Слупи», и
понеслось. Норм пел сольную партию; он солировал во всех песнях, кроме
одной-двух, которые брал на себя Кенни. Мы с Полом были на подпевках. Сначала я
страшно стеснялся, но это прошло, когда я услышал, насколько по-другому —
по-взрослому — звучит мой голос, усиленный динамиками. Позже я понял, что на
бэк-вокал все равно никто не обращает внимания… хотя они заметили бы, если бы
он исчез.
Я увидел, что парочки начали выходить на середину и танцевать. Для
этого они и пришли — хотя в глубине души я не верил, что кто-то станет
танцевать под музыку, к которой я имею какое-то отношение. Когда стало ясно,
что нас не прогонят со сцены свистом, я почувствовал волну эйфории, близкой к
экстазу. С тех пор я загрузил в себя столько наркоты, что ей можно было бы
потопить боевой корабль, но ни разу не достиг уровня того первого прихода. Мы
играли. Они танцевали.