А вечером, уже в доме священника, подойдя к нему и, поклонясь стесненно, произнес он, алея от вероятной глупости и сумасбродства своего обращения к человеку высшему, многие собой неведомые тайны олицетворяющему:
— Дядя Феодосий… Хочу, чтоб наставили… Чтоб в храм неучем не ходил… Ну, еще окреститься, коли требуется…
На него смотрели веселые, внимательные глаза. Но не было в них ни тени насмешки, ни всплеска пренебрежения.
— И откуда у вас этакое желание, молодой человек?
— Как в церковь зашел, так как-то… Ну, сразу.
— Окреститься недолго. Но сначала надо понять, ради чего. Пошли, долгий разговор будет…
И всю последующую ночь, в свете керосиновой лампы читал он Новый Завет, а утром засыпал батюшку вопросами, а после снова пошел в храм, и снова долгая вечерняя беседа со священником затянулась до полуночи, и снова он читал, читал и читал…
А после было крещение — великая веха в его жизни. И каждое мгновение свершенного таинства он благодарно запомнил и сохранил в себе. И выйдя из храма, внезапно, остро и счастливо понял: теперь у него есть вечный и неотъемлемый оберег. И главное — быть оберега достойным.
Тогда ему казалось, что это так просто…
В разговорах с отцом Феодосием на все вопросы его он отвечал без лукавства, но и сам спрашивал:
— А раньше, до Христа, ведь жили на этих землях люди, и вера у них была — хоть какая, пусть языческая, не винить же их за то?
— Все было, — последовал ответ. — А что именно — кому ж то ведомо? Но то, что в Сибирь из Индии и Тибета народы пришли в незапамятную пору, тому сродство языков сегодняшних и доказательство. А религия древних тоже осмеянию не подлежит: там, в слоях нам невидимых, много сущностей таится — и добрых, и злых, и недаром им поклонялись, и доселе они рядом с нами, и хулы своей и унижения не потерпят… Только над всеми ими — Бог, а у тебя заступник и спаситель отныне — сын его, таков был твой выбор. Ладно, мороз сегодня спал, пробегись с Федькой на лыжах, что в избе торчать — вон, солнце какое…
— А чего всюду лозунги, будто религия — опиум для народа? Ведь от опиума — вред, а какой вред от церкви?
— Революция — вот, опиум… — пробурчал Отец Феодосий. — Гуляй, давай, сердечный, набирайся воздуха…
Обратно в город Кирьян и Федор возвращались, объединенные своей общей, не подлежащей праздному разглашению, тайной. И чувствовали себя родными братьями, пусть в том друг другу не признавались, стыдясь елея сентиментальности и напыщенности голословия.
А ночью, уже в общежитии, встав с казенной кровати, подойдя к заиндевелому окну, фиолетово озаренному уличным фонарем, мерзлым крючком склонившимся над улицей, едва различая черные тени зданий, испытал Кирьян такую слезную тоску по оставленному селу с его, казалось бы, вечным праздником чистой и ясной жизни, что поджал ком под горло от грядущего однообразия учебки, ее мастерских, стен в выцветшей масляной краске, от глупых и суетных сотоварищей, неизвестно к чему стремящихся…