Тот качнул головой:
— Не, те дядьки тебя сюда ловко приволокли… Только зря ты с такой нелюдью водишься…
Что ответить, Кирьян не нашелся, лишь вздохнул тяжко.
А через три дня в общежитии к всеобщему изумлению появился Арсений. Помятый, исхудалый, дерганый, с нервным блеском во впавших глазах, но, как всегда, напористый и неунывающий.
После разговора с директором поднялся в комнату, сердечно улыбаясь Кирьяну и Федору, поведал хвастливо:
— Хрен они меня раскололи, сволочи въедливые, кровососы настырные! Не дался, несмотря на весь их садизм! — Он бесстыдно стянул с себя штаны с трусами и вывернулся всем корпусом, задрав рубаху и демонстрируя синие звезды от милицейских пряжек на ягодицах и отощавших ляжках. — Во, чего творили, фашисты! И противогазом мучили, чуть копыта не откинул… А тебе, — обернулся к Кирьяну, — благодарность моя бесконечная, друг ты настоящий, не фуфель из очка жидкого… На та-аких людей меня вывел, на та-аких! Теперь мне ничего не страшно в житухе этой!
Кирьян сподобился лишь на снисходительный вздох. Заблудительная глупость Арсения, першая из него, как перезрелое тесто, была столь убежденной и выспренной, что укоротить ее могли не благие слова, а только жизнь. И, увы, как понимал Кирьян, по ковровой дорожке этой глупости тот в свою дурную жизнь и покатится… И веяло от этого непреклонностью судьбы и рока…
— Слышь, — доверительно наклонился к нему Арсений, — обкашлять нам с тобой одну закавыку надо…
— В порядке твоя закавыка…
— Ну, так я и не сомневался… — И, отойдя к окну, засунув руки в карманы, сначала вглядевшись мечтательно в белесое небо, а после вновь обернувшись к Кирьяну, прибавил насмешливо и с одобрением:
— А сеструха моя того… Врезалась в тебя. Правильный ты, говорит… В пример ставила. Ждет, вроде… А тебе она как?
Кирьян отвел взгляд в сторону. Что ответить, не знал.
— Эх, ты — пень! — укоризненно воскликнул Арсений, оседлав подоконник. — Развивай обороты! Дело горячее! Глядишь, сродственниками станем… Только… — Перекривил рот сурово. — Чтоб без ерунды всякой. Казню — без жалости. Честь по чести, чтоб…
— Тьфу, ты, — фыркнул Федор смешливо.
— Чего?! — возмутился Арсений.
— Праведник с мешком грехов на горбу, — отозвался тот. — Если что-то и есть в твоей голове, так это — хвастливый язык!
— Что же, я не против критики… — нахмурился Арсений. — Но — хорош, а?!. Мне и без вас от сеструхи перепадает! Директор еще…
— Коли она тебя невзлюбила, значит, знает толк в людях, — заметил Кирьян.
— Ну… это — да, — почесав лоб, легко согласился вернувшийся на свободу негодяй, шмыгнув носом.