Он направился в хвост вагона, слыша доносящееся оттуда ритмичное вжиканье. Знакомое такое. Взявшись за нож, пересек помещение с мертвыми солдатами и остановился на пороге заднего отсека. Пандус по-прежнему был опущен, открывая вид на уходящие назад рельсы.
Под стеной на запасном аккумуляторе сидел невысокий человек и оселком правил заточку. Как точат ножи, Пригоршня видел неоднократно, но вот заточку – ни разу. Да еще такую. Тонкая, длинная, хищная. Деревянная рукоять в железных кольцах, на конце ее – кольцо с цепочкой. Зловещий инструмент.
Когда Пригоршня вошел, коротышка глянул на него и встал, сунув заточку в рукав длинного брезентового плаща. Плащ словно хорошенько подержали в чане с кровью, а потом изваляли в смоле или дегте, и дали всему этому застыть. Получившийся черно-красный камуфляж просто-таки пугал. Еще на коротышке был свитер, плотные штаны и черные берцы с выпуклыми железными подковками на носках. Плащ расстегнут, виден пистолет в кобуре, причем с рукояти свешивается непонятная кожаная петля. Коротко остриженные волосы торчат густым ежиком, лицо круглое, бледное, а глаза… разноцветные глаза. Правый – светлый, левый – темный, почти черный. Пригоршне почудилось, что левое плечо коротышки ниже правого, да и левую руку он держит как-то не так.
К борту вагона возле аккумулятора была прислонена снайперская винтовка, которую Пригоршня с первого взгляда не признал, но потом понял, что это израильский «Галац».
– Э… привет, братан, – сказал он.
Почти все начинают робеть, попадая в компанию незнакомцев, и поэтому, чтоб не мяться с ноги на ногу и не мычать, Пригоршня всегда сразу уверенно заговаривал. Если на старте не тушуешься, то сходу разговор бодро идет, без заминок, и знакомство проходит легко.
– Это ты меня заклеил? Так закупорил, хм! – он потрогал пластыревый крест. – И не болит почти, надо ж. А ведь рана вредная.
– «Желе» гасит боль, – пояснил коротышка.
Голос у него был немного невнятный, да и рот изгибался чуток кривовато, одна половина несинхронно с другой. Пригоршня пригляделся к незнакомцу. Левое плечо, левая рука, левая половина рта, и еще глаз… Его что, после выброса парализовало на левую сторону, а теперь отпустило, но он все еще не до конца владеет половиной тела? Или выброс тут ни при чем, это что-то застарелое?
Тут его внимание привлек рюкзак, лежащий за аккумулятором. Рюкзак светился – и это не фонарик там горел, это было аномальное сияние артефактов. Только не черное, как у «кляксы», и не золотистое, как у «желе», а синеватое.
Оно было ярче с того бока, где на клапане кармана висел небольшой железный ящик. Такое свечение Пригоршня видел вокруг контейнеров, в которых вместе с Витькой или в одиночку вывозил контрабандные арты из Комплекса. Он всегда думал, что мерцание видят все, ему и в голову не приходило с кем-то это обсуждать. Но оказывается, он один такой, иначе с чего бы Химик так удивлялся?