Однако кто может разлюбить чародейку? От таких, как она, не отказываются. И Малфрида улыбнулась ему ласково, блеснула зубами, поманила нежным взглядом.
И тут Малк сказал:
– Не ждал я тебя. Думал, что не простишь. И горько мне было, одиноко. Совсем было извелся… Потом прошло.
– Почему прошло? Я ведь опять здесь! К тебе рвалась, о тебе думала.
– Зачем?
Это его «зачем» она получила, как отравленную стрелу. Даже пошатнулась. А Малк вдруг заговорил – быстро, решительно, не сводя с жены твердого взгляда своих обычно ласковых, всепрощающих глаз. И она узнала, как он горевал, когда понял, что обиду жестокую суложи своей нанес, думал, не вернется, не простит за то, что христиан привечать начал. В глубине души он даже мог понять ее обиду: их ведь обоих воспитывали и обучали древлянские волхвы, которые дали обоим зарок – для чародейства нет страшнее врага, чем поклонники Иисуса Христа, нет более мощной и развеивающей чары силы, чем чужая вера христианская. Малк понимал, как для Малфриды важно быть в стороне от всего этого, ибо она вся была самое что ни на есть истинное волшебство, ей без колдовства и жизнь не в радость…
Да, он все это понимал, но его душа, его разум и его сердце желали совсем иного. И ему нравились христиане – своей сплоченностью, своим всепрощением и уживчивостью, своей добротой и убежденностью в истинности того, во что верили.
– Зачем ты все это мне говоришь, Малк? – негромко спросила Малфрида. И вдруг неимоверно испугалась, даже задохнулась от обуявшего ее ужаса. Нет, нет, только не это!
И все же она произнесла:
– Ты стал христианином?
– Да.
У нее заболело сердце. Когда заговорила, даже голос отдавал болью:
– Ты это сделал назло мне? Отомстить хотел?
– Нет. На это было много причин. Меня тянуло к христианам, мне было хорошо с ними, интересно их слушать, нравилось находиться там, где молятся. На меня тогда накатывало ощущение покоя и благодати, все неладное отпускало, и хорошо мне было от этого. Я слушал их рассказы об Иисусе Христе, сыне Божьем, который пришел в мир, учил не убивать, а прощать, не требовал жертв и преклонения. Кто из наших богов с ним сравнится?
– Не сравнивала, – глухо отозвалась Малфрида. Она вдруг почувствовала нарастающую в душе злость – дикую, удушающую. Но сдержалась, только спросила пытливо:
– А как же твой дар, Малк? И все то, чему тебя обучали? Все знания, все наше волшебство и связь с миром духов? Как ты сможешь жить без этого всего?
– Да вот могу. И даже очень просто. А мой дар… Странно, но он остался во мне. Видно, такова Божья воля. Но этот некогда обременяющий меня дар угадывать помыслы уже не томит меня, ибо появляется, только когда сам того пожелаю, но прежде помолившись и испрося Божьего соизволения. А еще благодаря христианству я перестал чувствовать себя одиноким. Ведь я и с тобой был бесконечно одинок, моя Малфрида. Ты меня не понимала, мы были слишком разные. И поэтому ты так часто оставляла меня, даже любовью своей я не мог тебя удержать. Теперь же я больше не испытываю этого одиночества.