А Игорь рос настоящим мужчиной. После школы поступил в высшее десантное училище, закончил с отличием, стал прекрасным офицером. Его ценило командование, любили солдаты. Не это ли самая главная награда мне, отцу? Те качества, которые я так и не смог привить себе, я теперь видел в своем сыне.
Он никогда не искал легких путей. Я работал в штабе округа в звании генерал-лейтенанта, у меня было множество связей среди самых высоких чинов, и мне ничего не стоило пробить для сына какое-нибудь тепленькое местечко. Но я не сделал этого! — почти прокричал Белецкий. — Да и Игорь никогда не принял бы от меня такого подарка. Добровольцем отправился служить в горячую точку, и я благословил его на это. Там он командовал разведротой, и в одну из вылазок… Ему дали Героя и привезли в цинковом гробу. Мы так и не узнали, своего ли сына мы хоронили. Винил ли я себя тогда? Нет! Я гордился, что мой сын погиб, исполняя свой долг. И думаю, Игорь бы меня понял. И простил. Но теперь… я жалею лишь об одном… что время так жестоко и неумолимо, что его нельзя повернуть вспять… Я отдал бы все, чтобы Игорь был сейчас жив…
После его смерти Тома полностью охладела ко мне, — продолжал вскоре Иннокентий Георгиевич, — и, кажется, стала тихо ненавидеть, хотя со стороны все выглядело иначе. Немолодая супружеская пара, потерявшая единственного ребенка и еще больше сплотившаяся под бременем этого горя… Простите за ужасный слог, я не привык исповедоваться…
Мы долго молчали, прислушиваясь к поминальному шелесту дождя.
— Нас поддержала Лена, — нарушил тишину Белецкий. — Это она вдохнула в Тому новую жизнь, стала для нее той, кого Тома всегда так хотела… дочерью… И я тоже привязался к Лене, можно сказать, полюбил ее. Во-первых, она была не похожа на прочую молодежь. А во-вторых, благодаря Лене наши отношения с Томой заметно потеплели. В жизни появился какой-то смысл. Было много горя, и все равно я счастлив, что у меня был такой сын, как Игорь. И был бы счастлив вдвойне, если бы такая девушка, как Лена, была моей дочерью.
После этого невольного признания былой откровенности в разговоре мы уже не достигли. Известие о расправе над похитителями Белецкий если и не проигнорировал, то встретил довольно равнодушно. Пырина он не знал, о Солонкове не хотел более распространяться.
— Он бывал у нас дома вместе с Леной, когда они еще учились, но я с ним почти не разговаривал, — произнес старик. — Видимо, он был неплохим человеком, раз Лена его так любила, и не мне судить его за то, что он ее тогда оставил. Значит, причина была действительно серьезной, но Лена не посчитала нужным сказать о ней нам. А теперь я вынужден откланяться, Тома уже волнуется и ждет меня к обеду.