Я опять попробовала позвать их, но не могла извлечь из горла ни звука, как будто тьма поглотила меня; я словно оказалась вовне, но не снаружи дома, а в другом измерении, и чувствовала щекой жесткую кору дерева — я почему-то уже лежала.
Я дрожала, уже все вокруг стало красным, краснота залила все свободное пространство, и я хотела посмотреть, посмотреть…
Серебристый, холодный, сверкающий и острый. Он резал, резал, резал.
Я проснулась с криком.
— Мы… мы вместе ужинали, — рассказала я Рене, когда она прибежала, включив свет и разогнав тьму. — Я пошла за ножом, чтобы разрезать пирог, и не… Я оказалась на улице, и их не стало. Их не стало рядом, а потом полилась кровь и…
— Эйвери, — говорила Рене. — Эйвери, Эйвери. — Она взяла мои ладони и крепко сжала.
Я смолкла. Я ждала, что она пообещает позвонить Рону, потому надо ему это рассказать, но бабушка не выпускала моих рук и смотрела на меня большими и печальными глазами.
— Я кое-что вспомнила, — сказала я чуть погромче. — Мы ели пирог… Точнее, нет, мы только собирались его съесть, я пошла за ножом и оказалась уже не дома, а они…
— Эйвери, — снова повторила Рене и встала, по-прежнему держа меня за руки.
Я тоже поднялась, хотя меня все еще трясло от увиденного — от того, что я вспомнила, — и тут увидела свое отражение в зеркале.
Что-то стряслось с моими волосами.
Длина осталась прежней, чуть ниже плеч, и цвет был все тот же, рыжевато-каштановый, как у мамы, за исключением одного участка.
Несколько прядей, которые спадали на щеку и загибались возле губ, стали ярко-красными. Не радостного, праздничного красного цвета. Не красивого красного, как небо на рассвете или на закате.
А темно-красного. С коричневым оттенком. Цвета крови.
— Я… — начала я, уставившись в зеркало. И заметила, что Рене тоже пристально смотрит на меня.
— Тебе приснился кошмар, — объяснила она, — страшный сон, вот и все. — Но голос у нее дрожал, и мы обе понимали, что это был вовсе не сон.
Мы обе знали, что что-то произошло.
Но что?
Я вспомнила ужин с родителями. Я даже все еще чувствовала запах курицы. Все еще видела, как мама с папой улыбались друг другу. И трещину в шоколадном пироге.
Но что было потом? Почему я оказалась на улице? Почему…
Я снова вспомнила те серебристые вспышки, внезапное и изящное движение по дуге, резкое и быстрое, и это бесшумное и жестокое бесформенное пятно, и я знала, что именно так не стало моих родителей.
Я знала, что это была смерть.
— Я помню, как видела что-то серебристое, очень необычное. Думаю, именно оно убило маму с папой. Не знаю, почему оно появилось, не знаю, зачем они ему понадобились, просто… почему? Ну почему?