Красная стекающая доля, отражающаяся в каждой росинке каждого лепестка, и ветки, и стебля, и листа такими радугами, в которой семь цветов всего лишь фон, как поле бумаги, на которой – …и протянула виновато две еле видимые руки… душа забытая моя…
И то, что было высоко и далеко, где-то за семью морями, за семью горами, за семью лесами, за семью замками, за семью стенами, и называлось размытым, столь же условным, приблизительным, как Дед – мед ведающий – именем, глаза Жданы потекли слезами, которые вынесли из нее все, что накопилось за годы беспамятства, как выносит весь хлам разлив, попавший в узкое горло распахнутых окон и дверей вместе со стенами дома, стоящего на пути бешеного течения, нечаянного, негаданного в своей прыти и размахе. Нежданного, но торящего, творящего и очищающего, священного, запоздалого и внезапного разлива, как весной 1999 год в Москве после апрельской бешеной многодневной жары – разлива Москвы-реки. Реки Матери-Медведицы.
А здесь, внутри, как в берлоге, наступал сон, божественный сон, и глаза закрылись побелу, ибо зрачки уже давно скатились со своего холма и лежали у подножья его, белеющего, как зубы негра или ледники в черной полярной ночи.
Встреча Емели со Жданой началась давно и внутри, и долго шла наружу, и неведомая нежность, словно туман в горах перед рассветом, словно заключенный, отпущенный на свободу, по спирали огромной винтовой лестницы, ведущей из катакомб на волю, текла вверх, начав свой путь со дна воздуха, окружавшего долю души Жданы и через эту толику – в душу, тело, глаза и руки Емели.
И тогда Ждана сняла с себя лохмотья, потом кожу, потом душу свою и стала тем, из чего Бог сотворил небо, и звезды, и землю и слепил человека.
И за ней то же сделал и Емеля, надел на себя нечто, и всю душу, и все тело, и, наконец, нож – его единственную одежду, в июльский Велесов день московского жертвенного пожара.
Главы, в которых Ждана и Емеля творят молитву встрече и любви в форме, жанре, кои присущи их языку и вере
И, не отводя от Емели глаз и всего, чем стала она, Ждана вошла в храм и встала перед огнем любви – тихим, медленным, невысоким, горящим у Велесовых ног огнем.
И здесь перед этим, уже не один раз усилиями человеков восставшим из пепла огнем встала на колени Ждана и молилась так:
– О, Род, бог рода отца моего, и Велес, бог рода матери моей. И Чур, прежний бог рода отца моего, и Мугай, прежний бог рода матери моей.
Не было слова, когда была мертва, и Дева-Речь оставила меня, Свет, и Карна, и Жля оставили меня, и Мокошь, и Берегиня-дева оставили меня, и дева Пятница забыла меня. И стали мои только ель вверху и внизу земля, слева ясень-свет, справа дуб-туман.