Вошедший с интересом и непониманием посмотрел на тело у своих ног и осторожно переступил его, заметив:
— Какие нежные лейтенанты в государственной безопасности…
7
Прет «Главспецремстрой», грохочут под ним мосты, стучат колеса на стыках. Холованов водку пьет. Натура широкая. Много в ту натуру водки вмещается. И не пьянеет. В седьмом купе Жар-птица в бреду смеется. И Сталина зовет. Над кем смеется? Что ей Сталину докладывать? Уж не накопала ли она чего-нибудь на Холованова?
Ясно, унесла. Иначе не смеялась бы. Теперь все документы Сталину достанутся. Всё, что чекисты за двадцать лет на Холованова собрали. А было что собирать… Узнать бы у нее, что она на Холованова накопала. Потом придушить. А если и не удастся узнать, все одно — придушить. Ей сейчас много не нужно: ладошкой рот прижать — ни один доктор потом не дознается. И Сталин не в обиде. Доложить Сталину: так и так, перед смертью говорила, что, мол, папку на Сталина нашла и сожгла. А «Контроль-блок» в речку выбросила.
И решил Холованов тайком наведаться в седьмое купе.
1
По белой мраморной лестнице, по широкому красному ковру человек в солдатской шинели поднялся к бюсту Дзержинского, где вторая пара часовых грохнула прикладами, с особой четкостью выполнив ружейный прием «На караул, по-ефрейторски»: винтовки со штыками резко вперед, так же резко назад и вправо. Замерли. Осмотрел их человек придирчиво, кивнул одобрительно — мол, хоть какой-то в этом доме порядок, — и повернул по широкой лестнице вправо. Рванули оба часовых винтовки влево к плечам, отбросили резко вперед, тут же — назад, снова грохнув прикладами об пол. Застыли.
Обернулся человек в шинели, посмотрел на тех, что у двери. Те замерли изваяниями мраморными. Лейтенант, раскинув руки, лежит. И пока не шевелится. Повел пришедший плечом, как бы повторяя удивленно: «Какие нежные лейтенанты в государственной безопасности…»
А по коридорам, кабинетам и залам огромного здания как взрывная волна, ломающая стены и двери, расшибающая людей вдребезги, вминающая их в стены и потолки, прокатилась весть: «ОН». И сразу же за первой всесокрушающей волной — вторая: «ЗДЕСЬ». От архивных и расстрельных подвалов, от подземных кочегарок и крематориев, через стрекочущие телеграфные залы, через начальственные кабинеты, через пыточные камеры и одиночки, через буфеты и рестораны, через бесчисленные лифты и лестницы до прогулочных двориков на самой крыше прокатились две ударные волны и, столкнувшись в единый опрокидывающий гул, вновь прокатились по коридорам и лестницам: «ОН ЗДЕСЬ».