— Ольга, это ты?
— С кем я говорю? — она узнала этот голос, но не поверила сама себе, своей памяти.
— Да, ты давно не разговаривала со мной по телефону… Это Алексей, Оля… Алло… Алло…
«Боже, как он смог, как у него хватило дерзости позвонить после ночи, проведенной с Машей? Неужели это у него в порядке вещей? Впрочем, мне должно быть безразлично. Меня это не интересует».
— Да, Алексей, я слушаю тебя, — она слушала его, но собственный голос не слушался хозяйки, звучал сдавленно и глухо.
— Я тоже с трудом узнал твой голос, Оля… Столько лет прошло.
— Алексей, говори по делу. Что тебя заставило позвонить?
— Понимаешь, вчера… Я не знал. Прости.
— Ах, ты хочешь попросить у меня прощения? За что? За уроненные щетки?
— Оля, ты меня не дослушала! Столько всего произошло со вчерашнего дня. Мне нужно с тобой поговорить.
— Я слушаю тебя, говори.
— Нет, я должен тебя увидеть.
— Это не имеет смысла, — произнесла Ольга, взглянув на собственное отображение в зеркале.
Сегодня она не в состоянии с ним встречаться. «Сегодня», — она удивилась этому слову.
— Почему ты молчишь… Алло… Алло… Мне нужно с тобой поговорить.
— А мне не нужно.
— Ольга… Оля…
Трубка устало опустилась на рычаг.
«Боже мой, что я наделала? — вдруг осознала Ольга. — Я ведь столько лет ждала этого звонка, я ведь мечтала, что он позвонит. И вдруг…».
Телефон, словно вняв ее мыслям, снова залился звонком. Ольга схватила трубку.
— Алло, это ты? — взволнованно спросила она.
— Конечно, я, Оленька, — раздался голос Растегаева, чужой и далекий. — Я дозвонился домой. Маша вернулась и утверждает, что ночевала у подруги.
— Видишь, все хорошо, — едва выговорила Ольга.
— Так что не волнуйся. Целую.
— Пока.
В трубке, которую Ольга Васильевна все еще сжимала в руке, звучали короткие гулки надрывные, как всхлипы.
«Итак. Захаров проводил Машу домой и тут же позвонил ей, Ольге… Возможно, он даже номер телефона выспросил у падчерицы. Говорил, кажется, из автомата: звук был гулкий. Неужели он позвонил из будки, расположенной рядом с домом, где живут Растегаевы? Неужели он стал настолько циничен? Как я в нем ошибалась…»
В который раз Ольга пыталась осмыслить старую истину о «злой любви» и о том, что «сердцу не прикажешь». Она, казалось бы, мудрая, опытная женщина в это утро была не в силах совладать со своими глупыми чувствами. Она заблудилась в них, как в дремучем лесу, полном бурелома. Заросли памяти, дебри души оказались непроходимы.
«Чужая душа — потемки. А своя?» — в этот час для нее не было души темнее и непонятнее, чем собственная.
— Катюша, что-то я неважно себя чувствую. Пожалуй, сегодня из меня работник не получится.