Полифем был зол, но спокоен. Злость его была вызвана состоянием жуткого похмелья, а спокойствие — головной болью.
Вчера он навещал своего давнего друга Пирагмона, который опять был ранен в заднюю нижнюю часть туловища, только на этот раз не копьем, а стрелой. В отличие от Полифема тот жил в горах на материке и в связи с этим с людьми сталкивался частенько.
Киклоп лежал в своей пещере и грязно ругался. Расположился он на животе по причине плохого заживления раны. Стрела оказалась зазубренной, и при ее резком извлечении Пирагмон разворотил себе половину задницы.
— Представляешь, — ревел он, повернув голову набок, — у них уже появились луки! В прошлый раз, когда меня ранили копьем, бросок был несильным. Я тогда выдернул копье, смазал рану йодом, и все. А сегодня?! Мало того, что стрела вонзилась почти на всю длину древка (слишком я жирным стал, мягким, наверное, надо садиться на диету), она оказалась зазубренной! Ну, думаю, в этот раз проклятый снайпер от меня не скроется! Рванул стрелу изо всех сил — и!.. Очнулся я на дереве, куда запрыгнул от боли. Кровь хлещет, а этой сволочи уже и след простыл! Мне кажется, что в обоих случаях стрелок один и тот же. Причем он надо мной издевается! Нет чтобы стрельнуть в какое-либо благородное место — он метит только в зад! И хорошо метит, гад.
— Успокойся, — отвечал Полифем. — Возьми сковородку, привяжи ее под штанами сзади и ходи по лесу. В следующий раз выстрел неизвестного охотника окажется неэффективным. Стрела отскочит, и ты его поймаешь.
— Ну-ну, — уныло возражал Пирагмон. — Мне почему-то кажется, что ничего из этого не выйдет.
— Почему?
— Людская подлость развивается такими темпами, что я не удивлюсь, если в следующий раз мне в зад прилетит не стрела, а кусок скалы, выпущенный из какой-нибудь свежеизобретенной катапульты. Тогда от сковородки будет только один толк — надгробная пластина с моим именем на ней. Какие, к Брахме, сковородки? Скоро нас выпрут с этой планеты. Ты, вон, помнишь про своего Одиссоса?
— Одиссея. Я всегда о нем помню. Уже выковал себе стальной шлем с забралом.
— Чушь! Ты же в нем спать не ляжешь? Подкрадется к тебе этот Одиссей во сне и выбьет единственный глаз. Меня — сзади, тебя — во сне. Сплошная подлость!
Чтобы успокоить друга, Полифем повернул его набок, подложил под руку несколько тюфяков, набитых овечьей шерстью, и налил из принесенного меха кружку резко пахнущей мутной жидкости.
— Пей, — сказал он.
— Что это за гадость? — поинтересовался Пирагмон, принюхиваясь с подозрительным видом.
— Это новое лекарство, — ответил Полифем. — Оно чудесно заживляет раны. Я с тобой за компанию выпью.