А что, когда вываливали ее из бочек в реку – не видели? Видели. Безвыходность оглушала. Ужасались и истерически хихикали. А что делать.
Лицо Ельцина искажается мучительным умственным усилием. Соображает он плохо, но видит хорошо. У него нормальная старческая дальнозоркость. И в его мозгу содрогается монтажная работа по соединению увиденного с подобающим. И неодобрительная растерянность кристаллизуется в облик крупного кровососущего зверя. Свита ссыхается, пятясь.
У Хасимото же дело обстоит как раз наоборот. Ему трудно разглядеть собственный ай-кью, но не потому что он микроцефал, а потому что минус до хрена на каждый умный глаз. Он воспринимает живописную природу сквозь толстые выпукло-вогнутые очки. По причине недостатка животных жиров в рационе японцы долго живут и плохо видят. Меньше огорчаются.
Тем временем стиль плавания рыбы никак не сказывается на ее аппетите. Дохлая не дохлая, она исправно делает то, что от нее и требуется – она клюет! Причем сильно так, бодро клюет. И не сопротивляется при вытаскивании. Эх, зеленая, сама пойдем, подернем-подернем – да ухнем! И являет во-от такой размер и умильную упитанность.
Эта оголодавшая падаль клюет всеми местами! Ельцинский карп схавал крючок спинным плавником. А хасимотовская форель подбежала и ударилась об острие животом.
Увеличенные линзами глаза Хасимото делаются как марсианские летающие блюдца.
Тонко поет одинокий неприкаянный комар…
Назревает тихий и ехидный международный конфуз. Уже проступают в небе роковые буквы – издевательские заголовки желтых газетенок.
И тут мимикрирующий под рыбака-ассистента охранник находит и осуществляет изящное решение. Перехватывая вздетую из воды рыбину и активно дрыгая под ней сачком, он легким ювелирным движением фехтовальщика смахивает этим сачком с японца очки. Тот даже почувствовать ничего не успел, только хрупкий шепот послышался – это стекла об камень брызнули.
Все раскрыли рты. Кроме японца, который наоборот, сощурил все лицо с выражением обороняющейся подслеповатости. Охранник содрал рыбу с крючка, плюхнул в ведерко, поозирался на окружающие выражения и с душераздирающими ахами стал бить себя по голове. Всем поведением он демонстрировал решимость встать на колени и сделать харакири.
В воздухе распустился розовый вздох всеобщего счастливого облегчения. Утешают японца и аж тают от сочувствия.
– Ковригин! идиот! смотреть! думать! рапорт! вон! – гремит начальник охраны, как майская декоративная гроза, а сам ручку ему жмет и глазами лижет до дыр.
– Виновный будет строжайше наказан! – вытягивается он перед Хасимото и как бы невольно кидает взгляд на рыбацкий тесак.