– Вре-емени уже нет, – мучится Ельцин. – Как же это все организовать… Сколько работы…
Организуем, будьте уверены. Создадим штаб. Задействуем всех. А координировать поставим Чубайса. Он может, он может, зовите его.
Встает, жмет руки. Колеблется, как скала в неустойчивом равновесии: раскачали, и то ли рухнет она в ту сторону, а то ли в эту.
– Ну… зовите… договорим…
И вкатывается на колесиках Чубайс, бомба на взводе, рыжее с кирпичом наготове. Вбивать слова и дожимать ситуацию. Он умеет дожимать ситуацию.
Размяли дедушку чище тайского массажа. Пьяного пугнули, храброго вдохновили.
В двенадцать ноль-ноль Чубайс покидает президентский кабинет походкой израненного триумфатора. Куранты сыплют государственный полдень. В двенадцать ноль одну Ельцин извещает администрацию гневным рыком: всем разбиваться в лепешку! Мы идем на выборы и побеждаем!..
Прожившие ночь и еще не обнародованные указы исчезают в пасти документоизмельчителя, превращаясь в бумажную лапшу, годную только для навешивания на уши. Уже стучат паркеты и проминаются алые дорожки под каблуками груженых и ликующих Коржакова и компании! И тут президентский ковер разверзается под ними, как люк под висельником. Рывок, удавка, падение, звон! Из политики вылетают вниз.
Перекуковала ночная кукушка дневную. Утро вечера мудреней. Кто рано встает – тому бог подает. Бог вам подаст, идите, милые.
Чубайс – собирает штаб. Пикеринг в гипертоническом кризе телефонирует в Вашингтон: диктатура отменяется. А олигархи вынимают очищенные бабки кэшем – в общак: на выборы. Звонят малиновые колокола славу семибанкирщине! И коробки с долларами, и изгнания за границу, и безумные миллиарды, и тюрьмы, – все впереди…
…А Гайдар смотрит на часы: вылет рейса в четыре. Хорошо управились. И наливает себе в награду первый праздничный стакан.
В самолет он влезает в запятнанном кровью пиджаке – шестом за этот день. Седьмой, на смену, с собой в сумке. Из этой сумки он тянет флакон мальтового скоча «Гленливет» и булькает, как младенец. Таки есть за что!
– С днем рождения, наконец! – чокается с ним жена Маша и точнее операционной сестры промакивает ему пот на лбу и кровь на ухе. Ее папа, Аркадий Стругацкий, был редкий боец и банку (три бутылки коньяку) держал исключительно. Так что с пониманием мужского организма у нее все в порядке.
– Никаких условий для нормального отдыха, – жалуется Гайдар, замедляясь в выборе между горлышком и стопкой.
В Сиднее он сползал по трапу, как небольшой удав, проглотивший тридцать восемь попугаев. За что в день рождения никого нельзя упрекнуть.