— Мужа ее сестры! — завопила Кэми.
— Ну, тогда он им не был, — снисходительно сказала мама.
— Мама Джареда была влюблена в отца Эша?
Мама подняла бровь.
— Это было небольшим сюрпризом, когда Роб женился на Лилиане, особенно для Розалинды. Мы все думали, что это было причиной ее отъезда с тем американцем: ужаленная гордость, разбитое сердце. Если у кого-то из Линбернов и было сердце. Я надеялась, что мальчики поведут себя так, как обычно ведут себя Линберны: будут держаться подальше от нормальных людей. Что ты сможешь держаться от них подальше.
— Мама! — воскликнула Кэми. — Ты не знаешь ни Джареда, ни Эша.
— Ты единственная, кто не знает, — сказала мама. — Ты не знаешь, каково это быть в руках Линбернов.
— Они — не монстры!
— Монстры, — прошептала ее мама.
Кэми обошла стол, чтобы приблизиться к матери.
— Мам, — спросила она, — что Линберны заставили тебя сделать?
— Не говори отцу, — прошептала она.
Внезапно на кухне вспыхнул верхний свет.
— Печеньки! — завизжал Томо и пронесся по кухне.
Создалось ощущение, словно не свет, а мир изменился. Их яркая, обыкновенная кухня резко контрастировала с секретами темноты.
— Не пытайся съесть пять штук за раз, Томо… вспомни тот раз, когда ты недооценил лимонное безе, — сказала мама, расслабившись, и взъерошила шелковистые черные волосы Томо.
Томо был маминым любимчиком. Он еще был малышом, и его легче было осчастливить. Кэми полагала, что он придавал маме уверенности, как матери: благодаря ему, она всегда улыбалась. Она и сейчас улыбалась, правда слабо, когда протянула руку и похлопала Кэми по руке.
— Пожалуйста, просто держись подальше от него, — сказала она и Кэми поняла, что Джаред был именно тем Линберном, которого ее мама боялась больше всех.
— Кем бы он ни был, я соглашусь с твоей мамой, — сказал папа, входя на кухню. — Держись от него подальше. Держись от них всех подальше, пока не достигнешь возраста для замужества. Когда дорастешь до милых и взрослых пятидесяти четырех, джентльменам здесь будут рады.
Тен выскользнул из-за него, и пробрался к коробке с выпечкой, откуда вежливо стащил единственное брауни, прямо из-под носа Томо.
— Камилла, Генри, Томас, вы — прожорливые монстры, — сказал папа. — Ни крошечки отцу не оставили? Вот оно, вы — не мои дети. Вы — просто несчастные, лысые мартышки, которых я выиграл в покер у циркачей.
Тен отступил со своим призом и снова прислонился к отцовской ноге. Он разломил брауни пополам и, молча, предложил половинку папе.
— Что ж, — признал папа. — Полагаю, что хотя бы ты — мой ребенок.
Тен улыбнулся своей редкой, маминой улыбкой, а затем спрятал ее за папиной рубашкой. У Тена были мамины бронзовые волосы, коричневые, с проблеском золотого, и мамины серые глаза на худом лице. Он последовал за отцом, когда тот переместился к тумбе, словно печальная луна в очках, двигающаяся по орбите своего солнца.