– Благодарю за предупреждение. Когда позвонила эта женщина?
– В пятнадцать тридцать девять.
Я обдумал ситуацию. Мы с Лорой прибыли в гостиницу примерно в двадцать пять минут четвертого. Когда освобожусь, перво-наперво сверну ей шею и брошу труп в реку.
– Ладно, – заговорил я, – ваше любопытство объяснимо. Говорите, окружному прокурору тоже не терпится? Значит, дискуссия затянется. Я не стану говорить, пока не сделаю один телефонный звонок. Могу я воспользоваться вашим аппаратом?
– Я буду слушать.
– А то как же… Ведь это ваш телефон.
Он передвинул его мне. Я снял трубку и набрал номер. Ответил Фриц, и я попросил его соединить меня с оранжереей. Через некоторое время раздался голос Вульфа, раздраженный, как и всегда, когда его беспокоят наверху.
– Да?
– Это я. Звоню от Кремера. Из его кабинета. Когда я подъехал к дому, меня поджидал Стеббинс с ордером. Неизвестная женщина сообщила по телефону в полицию, что якобы видела меня вчера в половине четвертого на террасе мисс Роуэн. Если вы считаете, что завтра я вам буду нужен, лучше вызовите Паркера. Из двух противоречивых показаний, которые вы посылали меня проверять, правдивы первые. Попросите Фрица оставить мне немного телячьей ножки. Завтра он разогреет.
– Вчера в половине четвертого ты находился со мной в машине.
– Я-то знаю, а они вот нет. Кремер отдал бы месячное жалованье, чтобы доказать, что меня в ней не было.
Я повесил трубку и откинулся на спинку.
– Так о чем это мы? Ах да. Я ушел с мистером Вульфом в пятнадцать двенадцать. Следующий вопрос?
В 10.39 утра среды, ожидая такси на тротуаре Леонард-стрит, я изливал свое возмущение Натаниэлю Паркеру, адвокату:
– Это же гнусное оскорбление! Вы сказали, пять сотен?
Он кивнул:
– Вроде пощечины, да? Как твой адвокат, я едва ли мог предложить бо́льшую сумму. Гонорар, конечно, будет выше… Ага, едет.
Он сошел с тротуара и махнул рукой приближающемуся такси.
Оскорбление что… Ну назначили за меня залог в жалких пять сотен, одну шестидесятую того, что внесли за Кэла Бэрроу. А вот вред, причиненный моему здоровью, я спустить никак не мог и настроен был в один прекрасный день за него посчитаться. Предпочтительнее в тот же самый.
Я провел четырнадцать часов в жаркой и душной камере предварительного заключения. Вместо сэндвичей с солониной получил ветчину и резиновый сыр. Меня без устали бомбардировали одними и теми же вопросами четверо копов, двое городских и двое окружных, не обладающих даже зачатками чувства юмора. Добавьте к этому тепловатый кофе в протекающем бумажном стаканчике и запрет на телефонные звонки. Три раза мне разрешали вздремнуть на бугристом продавленном диванчике, но, едва я проваливался в сон, меня из него грубо выдергивали, чтобы продолжить допрос. А еще требовали подписать показания, в которых содержались четыре фактические ошибки, три орфографические и пять опечаток! И по завершении всей этой канители, наверняка обошедшейся налогоплательщикам как минимум в тысячу баксов, включая накладные расходы, слуги закона оказались в точности там же, откуда начинали.