И все же в этом месте царило какое-то ужасное оживление, подобное копошению личинок, кишащих в разлагающемся трупе. Днем и ночью обитатели этих мест толпились на тротуарах и собирались в канавах, и воздух звенел от их воплей, визга и проклятий. А также от смеха – да-да, среди этой кучи человеческих отбросов слышались смех и пение.
Как я сказал вначале, в этом деле сочетались трагическое и смешное, и то же самое я наблюдал вокруг. Пьяные женщины скандалили возле пивной, а в нескольких шагах от них ватага детишек танцевала и хлопала в ладоши под мелодию шарманщика.
В доме на Стэнли-роуд жили такой же убогой жизнью, но тут было хотя бы чисто. На нескольких этажах этого высокого мрачного здания разместились жильцы. Они пользовались редкой для той части Лондона привилегией – квартировали в отдельных комнатах. Правда, тамошняя обстановка отличалась крайней скудностью: почти ничего, кроме койки и шкафа, в котором постояльцы держали свое скудное имущество.
Главным местом в доме была кухня, располагавшаяся в полуподвальном помещении. Здесь жильцы собирались за одним столом у постоянно кипевшего самовара, а вечерами любили посидеть у печки. Именно здесь им представил меня Дмитрий.
Было бы крайне нудно описывать их всех по очереди. Достаточно сказать, что любопытными – в силу различных причин – мне показались четверо. Одним из них, конечно, был Владимир Васильченко, высокий бородач с копной буйных черных волос и внешностью разбойника. Если бы кто-нибудь пожелал описать классического русского революционера, то лучше всего ему было взять за образец Владимира.
Еще один человек вызвал мои подозрения, заставив мысленно причислить его к возможным кандидатам в убийцы. Это был Петр Томазов, сапожник, который вместе с больной женой занимал одну из чердачных комнат. Вид он имел отчаянный, и вскоре после того, как я поселился в доме, у меня появились основания считать, что он ворует еду на кухне.
А что, если Анна Полтева поймала его за руку и он убил старуху, чтобы та не объявила его вором? Петр был хрупкого сложения, и если надеть на него фальшивую бороду, соответствовал бы описанию, данному Моффетом.
Я также взял на заметку двух жиличек. Первая – Роза Зубатова – заинтересовала меня, потому что была типичным образцом «новых женщин», о которых я читал. Как и ее соратницы по борьбе за женскую эмансипацию, она коротко стригла волосы и демонстрировала свободные манеры, доходившие до того, что она курила черные русские сигареты и отказывалась помогать по хозяйству на том основании (как сказал мне Дмитрий), что женщины не должны подвергаться домашней эксплуатации.