— Стой! — окрик Жиля заставил Гийома остановиться. — Я ведь… я ведь тоже мертвым выгодней, чем живым?
— Пожалуй, — согласился Гийом. — Но к тебе у меня имеется слабость…
Ложь.
Впрочем, за годы придворной жизни Гийом научился обращаться с ложью так, что она походила на правду. Она отчасти и была правдой.
Жиль был ему симпатичен.
Прежде.
Гийом даже понадеялся было, что ему удалось встретить человека, способного оценить что величие замыслов, что тонкости интриг. Но нет… слишком мягкий, слишком совестливый.
Слабый.
Слабость Гийом ненавидел. И еще вот это запоздалое раскаяние, когда люди, озираясь и поняв, что сотворили, начинают искать виновных. Находят. А себя бьют в грудь, утверждая, будто не ведали, что творят.
Он и вправду был опасен, страдающий маршал, который знал, пожалуй, слишком много. И ведь заговорит. Если не сейчас, то завтра, послезавтра… а потому… нет, нельзя убивать сейчас, подтверждая этой смертью слух о проклятье и Божьем гневе.
Но можно сделать так, чтобы словам Жиля, если вдруг случится такое, что он решит покаяться прилюдно, не поверили.
И Гийом сделает.
Уже делает.
Тот ли разговор стал причиной, или же остатки души Жиля все ж перегорели, но он вдруг успокоился настолько, чтобы оглядеться. А оглядевшись, сам себе ужаснулся, тому, до чего жалким и ничтожным он стал.
— Нет, — сказал он себе, разглядывая свое отражение в бронзовом зеркале. Лицо было красно и одутловато, а дыхание столь зловонно, что сам Жиль ощущал его и кривился от отвращения. — Хватит… я не безумен.
Он сказал это и замолчал, пытаясь понять, ответят ли. И сам же рассмеялся: от кого, Господи, он ждет ответа? От девчонки, которая сгорела, а прах ее был развеян?
Она была безумна… или верила… Но не зря дед говорил, что безумие и вера сродни друг другу. А Жиль не хочет становиться одним из тех юродивых, которые всегда и во всем видят знак Его руки.
Дед был мудр. Он бы сумел найти верные слова… объяснить… уберечь…
Остановить.
Ничего, Жиль и сам справится.
Знание — вот что спасет от веры… знание и покой Тиффожа… каменные коридоры, тишина и умиротворение библиотеки, и той явной, что доступна многим, и иной, скрытой, запертой в дедовых лабораториях…
Их ведь не разобрали.
И дедовы записи… Он говорил, что почти уже нашел, почти открыл секрет вечной жизни. Да, пожалуй, Гийом прав. Пора возвращаться домой, если король, конечно, отпустит.
Когда отпустит.
Как ни странно, но случилось это скоро. Король, прежде не единожды говоривший, что будто бы видит в верном рыцаре свою опору и надежду, что полагает его естественным оплотом всех добродетелей, переменился.