— Способны! — он наклонился ко мне и настойчиво произнес: — Мы уже обсудили все «за» и «против» и не хуже вас представляем все опасности. Но ведь у вас будет возможность врасти в этот образ. Для начала — две недели в космосе; черт возьми, хоть месяц, если потребуется! И все это время вы будете учиться — его журналы, детские дневники, записные книжки, вы просто пропитаетесь им насквозь. А мы поможем вам.
Я молчал. Он продолжал: — Послушайте, шеф, теперь вы знаете, что крупный политический деятель — это не один человек: это коллектив, сплоченный общими целями и общими убеждениями. Наша команда потеряла своего капитана, и теперь нам нужен другой капитан. Но ведь команда то вся в сборе!
Кэпек стоял на балконе. Я не заметил, когда он вернулся. Я обратился к нему: — Вы тоже так считаете?
— Да.
— Это ваш долг, — добавил Родж.
— Я бы не стал утверждать это так категорично, — медленно произнес Кэпек. — Думаю, что вы сами так решили, но я, черт возьми, не собираюсь быть вашей совестью. Я верю в свободу воли, каким бы фривольным не казалось подобное утверждение в устах медика, — он повернулся к Клифтону. — Нам лучше оставить его сейчас одного, Родж. Теперь ему все известно. Дальше решать предстоит ему самому.
Но хотя они и вышли, один я не оставался. Появился Дэк. К моему облегчению, он не стал меня называть «шеф».
— Хэлло, Дэк.
— Привет. — Он немного помолчал. Затем повернулся ко мне. — Старина, мы с вами прошли кое через что на пару. Теперь я знаю, что вы из себя представляете, и я всегда с радостью помогу вам с помощью оружия, денег или кулаков в любое время и даже не спрошу, зачем понадобилась моя помощь. Если вы решили уйти, я не скажу вам ни слова и ничего плохого о вас не подумаю. Вы сделали все, что было в ваших силах.
— Спасибо, Дэк.
— Еще одно слово, и я исчезаю. Вы должны понять только одно: если вы уйдете, значит тот грязный негодяй, который ввел ему эту дрянь, победил. Победил, несмотря ни на что.
Он вышел.
Я почувствовал, что меня раздирают самые противоречивые чувства — и дал волю жалости к самому себе. Ведь это же просто нечестно! Я имею полное право жить своей собственной жизнью. Сейчас я находился в расцвете сил, мне еще только предстояли величайшие профессиональные триумфы. Нельзя же ожидать от меня, что я добровольно соглашусь заживо похоронить себя, возможно на годы, в безвестности исполнения роли другого человека — а за это время публика забудет меня, продюсеры и агенты тоже и, скорее всего, будут уверены, что я давно мертв.
Это было бы нечестно. Это уже слишком!