В конце концов, я немного успокоился и на некоторое время перестал думать обо всем этом. В небе так же висела огромная и прекрасная Мать-Земля, как всегда неизменная и величественная. Интересно, каким же должны быть торжества по поводу выборов там? В поле зрения были и Марс, и Юпитер, и Венера. Ганимеда, конечно, видно не было, равно как и одинокой земной колонии на далеком Плутоне.
Бонфорт называл их «Мирами надежды».
Но он был мертв. Его больше не было. Они лишили его священного права на жизнь. Его не стало.
И на меня собирались возложить тяжелое бремя его возрождения, хотели с моей помощью вновь заставить его жить.
Способен ли я на такое? Смогу ли я стать таким же, как он? Чего бы хотел от меня он сам, окажись он на моем месте? Не раз во время кампании задавал я себе вопрос: а что бы сделал на моем месте Бонфорт?
Почувствовав движение позади себя, я обернулся и увидел Пенни. Я посмотрел на нее и сказал: — Это они послали вас ко мне? Наверное, они решили, что вы сможете уговорить меня?
— Нет!
Больше она ничего не сказала, да кажется, и не ждала ответа от меня. Друг на друга мы не смотрели. Молчание затягивалось. Наконец, я произнес: — Пенни, а если я попробую, поможете мне?
Она порывисто обернулась ко мне. — Да, конечно же, да, шеф! Я буду помогать вам!
— Что же, тогда я попытаюсь, — неуклюже сказал я.
* * *
Все это я написал двадцать пять лет тому назад, чтобы немного привести в порядок свои расстроенные чувства. Я честно пытался писать правду и ни в коем случае не преувеличивать своей роли в вышеописанных событиях, так как эти записи предназначались только мне одному, да еще моему врачу, доктору Кэпеку. Конечно, странно сейчас, через четверть века, перечитывать эти глуповатые и немного напыщенные строки, написанные еще совсем молодым человеком. Теперь я уже с трудом осознаю, что когда-то я и в самом деле был им. Моя жена, Пенелопа, утверждает, что помнит его даже лучше, чем я — и что никого, кроме него, она не любила. Так что время меняет нас.
Я обнаружил, что «помню» ранний период жизни Бонфорта лучше, чем свою подлинную жизнь в качестве этой более чем патетической персоны, Лоуренса Смифа, или, как он любил величать себя, — «Великого Лоренцо». Не сводит ли это меня с ума? Не доводит ли до шизофрении? Даже если и так, то это просто необходимая для моей роли толика безумия, потому что для того, чтобы дать жизнь Бонфорту, нужно подавить в себе того актера.
Безумен я или нет, но я точно знаю, что когда-то он существовал, и что я был им. Как актер он так и не добился успеха, настоящего успеха — мне даже кажется, что иногда его охватывало настоящее безумие. И последний выход вполне отвечал его характеру: у меня до сих пор хранится пожелтевшая от времени вырезка из газеты, в которой говорится, что его «нашли мертвым» в комнате одного из отелей Джерси-сити. Причина смерти — чересчур большая доза снотворного — возможно, принятая им в результате утраты последних надежд, так как его агент заявил, что несчастный не имел никаких предложений вот уже на протяжении нескольких месяцев. Лично я считаю, что им не следовало писать, что он остался без работы — не говоря уже о том, что это было самой настоящей клеветой, это было еще и как-то... не по доброму, по чистой случайности, дата заметки доказывает, что ни в Новой Батавии, ни где-либо еще он во время избирательной кампании... 15 года быть не мог.