Часов в девять утра верховники вышли, в залу, где уже собрались Сенат, Синод и генералитет. Канцлер Головкин, объявил о решении призвать на престол Анну. Все согласились и стали расходиться. Голицын спохватился, и сановников — Дмитриева-Мамонова, Ягужинского, Измайлова и нескольких других — вернули. Сели составлять «пункты». Остерман потерял дар речи и не мог связать двух фраз. За дело взялся Василий Лукич и набросал «кондиции». Согласно «кондициям», будущая императрица обещала заботиться о поддержании и распространении православной веры, не вступать в супружество и не назначать наследника, а главное — «ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного согласия 1) ни с кем войны не всчинять; 2) миру не заключать; 3) верных наших подданных никакими податьми не отягощать; 4) в знатные чины, как в стацкие, так и в военные сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, а гвардии и прочим войскам быть под ведением Верховного тайного совета; 5) у шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать; 6) вотчины и деревни не жаловать; 7) в придворные чины как русских, так и иноземцев не производить; 8) государственные доходы в расход не употреблять и всех своих верных подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской».
А теперь отвлечемся на минуту и взглянем на «кондиции» с сегодняшнего нашего опыта и знания. Ведь намерения этих восьми весьма могущественных вельмож могли иметь очень далеко идущие последствия для истории России. В перспективе — распорядись судьба в их пользу — создание такого совета значило и введение в России конституционного правления и вело бы в будущем к радикальному изменению не только политического, но и экономического бытия страны. Существеннейший миг в истории России! Но виден он из будущего, тогда же очень немногие прозревали его.
А между тем в Митаву с «кондициями» были направлены послы — князь Василий Лукич, сенатор Михаил Голицын, младший брат Дмитрия Михайловича, и генерал Леонтьев; двое последних даже не знали содержание послания.
Москва тем временем начала бурлить. В январе 1730 года по случаю предстоящего бракосочетания Петра II с княжной Долгорукой в столицу съехались все высшие сановники и знать, масса дворянства — гвардейского, армейского, флотского, отставного. Ползли слухи об условиях верховников, подогреваемые недовольными — сподвижниками Петра, иностранцами на русской службе, родственниками будущей императрицы — Салтыковыми, Трубецкими, Головкиными. Один из этих недовольных — Ягужинский — даже тайно отправил своего конфиданта Петра Спиридоновича Сумарокова (родственника драматурга) с письмом в Митаву, к Анне, в котором уговаривал герцогиню «не всему верить, что станут представлять князь Василий Долгорукий и которые с ним посланы, до того времени, пока сама изволит прибыть в Москву». В оппозиции верховникам находился и первый иерарх, тоже сподвижник Петра — Феофан Прокопович. Но главное — волновалось собравшееся в Москве дворянство; одни боялись правления олигархии и неизбежных при этом смут, другие, хотя и были готовы переменить форму правления, хотели участвовать в высших органах власти наряду с верховниками. Возглавили волновавшееся в те дни в Москве дворянство три человека — яркие личности «опасного и суетного времени», как называли русские люди первую половину XVIII века.