Придя в себя после первого шока, молодой царь горячо принялся за государственные дела. Только «блаженство подданных», к которому он так искренне стремился, могло оправдать его перед историей, перед Богом, перед самим собой.
В письме к Джефферсону Александр писал: «…Я не имею иллюзий относительно размеров препятствий, стоящих на пути к восстановлению порядка вещей, согласного с общим благом всех цивилизованных наций…» Что это за препятствия, было очевидно, — во-первых; деспотизм власти, обрекавший страну на постоянные злоупотребления и произвол, во-вторых, крепостное право, превращавшее основную массу подданных русского царя в безгласный рабочий скот. Именно с реформ в этих сферах Александр и начал царствование, окружив себя «молодыми друзьями», теми немногочисленными приближенными, в которых он встречал, как в Чарторыйском, искреннее сочувствие своим преобразовательным стремлениям. Старые сановники честили молодых реформаторов «якобинской шайкой», с подозрением присматривались и к самому Александру.
До «революционных ужасов» дело, однако, не дошло. В эти годы было упорядочено центральное управление: созданы министерства, ясно определены функции Сената, отлажена взаимосвязь между центром и органами управления на местах, организован через Сенат общий контроль над деятельностью госаппарата. Вся эта система мер была, очевидно, вполне уместна в стране, пережившей неурядицы последних лет царствования Екатерины и произвольно деспотическое правление Павла. Но в этих реформах почти не прослеживалось влияние тех принципиально новых идей законности, гарантии прав населения и прочее, что так воодушевляло юного Александра, в сочувствии которым он признавался Чарторыйскому. Напротив, преобразования эти все больше укрепляли существующий строй, став своеобразным итогом многовековых усилий власти по устроению самодержавно-бюрократической государственности в России.
Второй «приступ» к реформам Александр осуществил в 1808–1811 годах, после неудачных войн с Наполеоном, завершившихся тяжелым для России Тильзитским миром. В это время его главным и по сути единственным сотрудником, более того, доверенным лицом стал М.М. Сперанский, который со свойственными ему четкостью и обстоятельностью воплотил благие, но туманные пожелания императора в грандиозный «План государственного преобразования». Однако все ограничилось открытием в 1810 году Государственного Совета, органа, который, по плану Сперанского, должен был стать связующим звеном между царем и Думой, а на деле стал совещательным учреждением чисто бюрократического характера при царе.