Не удостоив их всех даже коротким «здрасте», Кольцов швырнул на стол приговор и сказал:
– Что это такое?!
Два листа, на которых был отпечатан Приговор, разлетелись по столу, один из них попал в салатницу. Ясногоров вытащил его оттуда, стер майонез, посмотрел первые строки, затем сказал:
– Это наш приговор. Я знал, что вы придете в бешенство…
– Мне плевать на ваши провидческие способности! – отрезал Кольцов. – Я хочу знать, как принималось это решение? Кто формулировал?
Он прекрасно знал, кто формулировал, но три свидетеля из ЦК должны услышать это своими ушами. Однако члены трибунала молчали.
– Наверно, товарищ Кольцов хочет знать, – сказал наконец Ясногоров своим коллегам, – как мы посмели обвинить его в отказе дать на съезде слово Батурину. Не так ли? – Он повернулся к Кольцову, и в его огромных выпуклых эмалево-синих глазах не было даже тени иронии.
– Всю вину за покушение на Горячева вы практически переложили с Батурина на партию. Больше того – на самого Горячева! «Гласность направляется сверху только на критику оппонентов Горячева»? Кто это все формулировал? – не сбавлял напора Кольцов, глядя сразу на них всех и словно заставляя их объединиться в самозащите.
– Я формулировала, – вдруг сказала невысокая сероглазая женщина лет тридцати с толстой пшеничной косой и с оголенными сарафаном плечами. – Моя фамилия Ермолова. Анна Ермолова. А товарищ Ясногоров как раз пытался смягчить формулировки разными оговорками. Но я…
Анна Ермолова – журналистка из подмосковного города Шатура, тут же вспомнил Кольцов.
– Мы голосовали по каждому параграфу отдельно, – добавила сорокалетняя ткачиха-ударница Шумкова.
Кольцов резким жестом взял листы из рук Ясногорова.
– «Признать смягчающим вину Н. Батурина обстоятельством, – стал читать он вслух, – отказ Президиума съезда дать Батурину возможность выступить…» Вы хотите сказать, что, не дав Батурину слово на съезде, я спровоцировал его стрелять в Горячева, да?
– Н-н-никто не знает… – чуть заикнувшись, сказал худощавый, высокий, в тонких очках инженер-конструктор Дубровский.
– Никто не знает – что? – резко повернулся к нему Кольцов.
– Н-ну… М-может быть, если бы он мог и-и-изложить свою позицию, он не стал бы с-стрелять…
– А может быть, стал! – напористо сказал Кольцов. – Представьте себе: он произносит речь с трибуны съезда – ту речь, которую мы напечатали в «Правде», – а затем, объявив Горячева виновником всего, что происходит в стране, стреляет в него! Прямо с трибуны съезда! И тогда – что? Вы обвинили бы меня в том, что я дал ему слово, – не так ли?