– Я вам нужна, Роман Борисович?
– Нет. А что? – ответил Стриж.
– Пять часов. Могу я идти домой?
– Да.
– Всего хорошего.
– Угу…
Красный глазок на селекторе погас.
– Потому, что это нужно было нам, молодым! – ответил Стриж на вопрос Вагая. – Мы были согласны на любую гласность, лишь бы выкинуть стариков, которые приросли к этим креслам. Чем мы рисковали? Мы были внизу. А теперь? Теперь трусят товарищи, бздят, говоря по-русски. А я, мудак, карту расстелил – думал отмечать кто из нас! Все, отменяем операцию! Так и сгниет Россия под жидами, никогда тут нельзя ничего путем сделать!..
– Демонстрацию уже не отменишь. – Вагай кивнул на «Правительственную телеграмму». – Но ты все равно в выигрыше. Горячев тебя за эту инициативу наверняка отметит…
– В ЦК заберет? – усмехнулся Стриж. – Шестерить в Кремле в проигравшей команде? – Он опять приложился к бутылке, сделал несколько глотков, утер губы и произнес с горечью: – Такой шанс упустили!.. – Затем кивнул на папку Вагая, упавшую на пол. – Что это?
– Списки добровольцев на демонстрацию, – сказал Вагай и подошел к открытому окну. В лучах заходящего солнца Свердловск стелился до горизонта кварталами домов и фабричными корпусами. Густо дымили заводские трубы «Тяжмаша». Желтоводная Исеть все так же медленно сочилась под осыпающимися берегами. А внизу, под обкомом, звенел трамвай и шумела все та же улица Ленина, заполненная частными машинами, магазинчиками и легко, по-летнему одетой публикой. Вагай усмехнулся: – Хочешь знать, сколько на сегодня записалось на демонстрацию? Сто семнадцать тысяч…
– Ну да?! – удивился Стриж. – И кто же у нас самый богатый бизнесмен?
– Самый богатый? Копельман, конечно.
– У него что – фабрика?
– Нет. Раздает домашним хозяйкам швейные машинки, ткани да выкройки от Пьера Кардена. На дом. И они ему шьют. А сколько их – никто не знает. В налоговой ведомости пишет, что сто двадцать. А я думаю – тысяч пять…
– Молодец еврей! Так и надо в этой стране! Вот я к нему и пойду работать! На хер мне этот кабинет! – Рев автомобильных гудков за окном не дал Вагаю ответить. Он перегнулся через высокий подоконник, посмотрел вниз. Там, прямо напротив памятника Свердлову, на перекрестке улиц Ленина и Советской, снова застрял трамвай, набитый и облепленный пассажирами. И та же самая молодая рыжая бабенка высунулась из кабины трамвая, протянула деньги пацану, торговавшему газетами. И пока этот пацан шел с газетами к трамваю, пока давал этой рыжей сдачу (как ее фамилия? Стасова! Ирина Стасова! – тут же вспомнил Вагай), вокруг вопила гудками река частных машин.