– Я знаю! – сквозь слезы прогундосила та, трубно высморкавшись. – Если женщина красива, ей косметика вообще не нужна! От нее и так все сходят с ума.
– Во-о-от! Зрите в корень, – оживился Астраханцев и даже заулыбался. – Вы сейчас ухватили самую суть. Вы сказали: «От нее и так все сходят с ума». Лично я не собираюсь спорить с очевидным. На красивую женщину действительно таращатся все мужчины. Возможно, все ее хотят, простите за откровенность. Но! Не все ее любят.
Люда с любопытством зыркнула на него из вороха салфеток.
– Да-да, подумайте сами. Красивые женщины могут наслаждаться своей внешностью, ловить обожающие взгляды, но устраивать личную жизнь им приходится точно так же, как и простым смертным.
– Но они не попадают в унизительные ситуации!
– Если вы нравитесь мужчине, значит, именно ваша внешность пришлась ему по душе. А Брижит Бардо нервно курит в сторонке.
– Его друзья приняли меня за уборщицу, – по-детски пожаловалась Люда, захватывая воздух оттопыренной нижней губой.
Нос у нее, ясное дело, был заложен и напоминал маленькую сливу, побледневшую от мороза. Астраханцев точно знал, что, если бы Люда нравилась ему, ему хотелось бы целовать и этот нос, и ее мокрые глаза, и распухшие от слез губы… О чем только думает этот идиот Грушин?!
Грушин лежал и думал о том, что время стремительно уходит, что Люда растворяется в пространстве и он никогда ее не отыщет. Он понятия не имел, кто она такая, почему появилась в его квартире и куда исчезла. Конечно, она поступила нечестно! Ускользнула в ту минуту, когда он реально вышел из строя. Впрочем, она могла этого и не заметить.
Он вспомнил ее глаза прямо перед тем, как на него накатила тошнота. Люда стояла у окна, освещенная солнцем, и выглядела такой храброй и беззащитной одновременно, что сжималось сердце. Элина предлагала выставить ее из квартиры, а Белоусов уже достал бумажник, чтобы платить ей деньги… А он сам при этом молчал, как тупой осел! Господи, что она тогда о нем подумала?!
На ее месте он бы тоже сбежал и из гордости никогда больше не вернулся бы.
С этой неутешительной мыслью он провалился в сон, а когда проснулся, на улице уже стемнело, а комната была заполнена густыми тенями. Ганимед Ванильный Дым залег на соседней подушке, издавая низкие утробные звуки и впиваясь когтями в синтепон. На постели сидела незнакомая женщина. Вернее, нет, уже знакомая – Люба. Сложив руки на коленях, она смотрела в окно рассеянным взором. Она была абсолютно несчастна, Грушин понял это мгновенно, едва вырвавшись из пелены сна.
– Простите, я, кажется, вырубился, – пробормотал он, попытавшись сесть. Но тут же снова упал на подушку, потому что локти были ватными.