— Мой повелитель, причины вам известны так же хорошо, как и мне и всем присутствующим в этом зале, кроме, возможно, одного человека. — Взгляд, искоса брошенный на Ранальда, такой мимолетный, что сам по себе говорит о глубочайшем презрении. — Даже эти женщины умеют понять безрассудство моего сына, когда слышат его речи. Даже женщины. — Стоящая рядом с Розалой Адель де Сауван, продажная и развратная, недавно овдовевшая, улыбается. Розала видит это и отводит глаза.
— Чтобы жениться на графине Арбоннской, — продолжает Гальберт, и его звучный голос заполняет зал, — нам потребуется ее согласие. Она его не даст. Никогда. Если бы она это сделала, по каким бы то ни было причинам, обезумев от женской похоти, например, то ее бы сместили и убили объединившиеся сеньоры Арбонны еще до свадьбы. Вы думаете, что владыки Карензу, или Мальмонта, или Мираваля стали бы сидеть и смотреть, как мы с такой легкостью прибираем к рукам их землю? Даже женщины должны понимать все безумие такой идеи. Мой повелитель, как вы считаете, что сделает сеньор-трубадур из Арбонны в это время? Вы думаете, что Бертран де Талаир будет стоять и смотреть, как играют подобную свадьбу?
— Это имя здесь произносить запрещено! — быстро восклицает Адемар Гораутский, внезапно подавшись вперед. Пятна неестественного румянца выступают на обеих щеках над бородой.
— Так и должно быть, — не смущаясь, отвечает Гальберт, словно он ожидал именно такой реакции. — У меня не меньше причин, чем у вас, мой повелитель, ненавидеть этого интригана и его богопротивные поступки.
Розала улыбается про себя при этих словах, старательно сохраняя невозмутимое выражение лица. Немногим более месяца назад последняя песня де Талаира добралась до двора в Горауте. Она помнит ту ночь: тоже дул ветер и лил дождь, и дрожащий, бледный от страха бард, подчиняясь приказу Адемара, спел стихи герцога де Талаира голосом, похожим на скрипящее железо:
Позор Горауту, который был весной
И королем младым и свитой предан.
И дальше, дальше слова были еще хуже, их пел скрипучим, едва слышным голосом перепуганный певец, а ветер завывал на болотах за стенами замка:
Валенсы и Гораута мужи куда ушли, когда утихла битва,
И куплен мир был слабым королем и сыном,
Который род свой древний опозорил?
У Розалы теплеет на сердце при воспоминании о залитых светом факелов лицах, окружавших ее в ту ночь. Выражение лица короля, Гальберта, брошенные украдкой взгляды, которыми обменивались только что ставшие безземельными сеньоры или кораны, когда мощная музыка придавала особую силу словам даже в исполнении робкого голоса певца. Бард, юный трубадур из Гётцланда, почти наверняка был обязан жизнью присутствию в большом зале посланника своей страны и насущной необходимости сохранить мир с королем Гётцланда Йоргом, учитывая обстановку в мире. Розала не сомневалась в том, как хотелось бы поступить Адемару, когда смолкла музыка.