– Я теперь совсем один?
Экберт покачал головой.
– Я буду приходить в последний день каждого месяца в церковь возле приюта миссис Табелди. Если ты захочешь меня видеть, я буду там.
И он ушел.
С этой минуты я стал Сейджем из Авении. Нищим сыном музыканта и судомойки, который мало что знал о короле и королеве Картии, а хотел знать еще меньше.
Один в целом мире.
44
Карета подскочила, наехав на камень, и я ударился головой о стенку. Коннер, сидевший напротив, смотрел на меня с неприязнью. Я знал, что он ненавидит себя за то, что выбрал меня принцем. Но Тобиас, спавший справа от меня, оказался провальной кандидатурой, а Роден, сидевший слева, не смог бы убедить регентов.
Имоджен сидела рядом с Коннером. Она смотрела прямо перед собой, делая вид, что вообще ничего не видит вокруг. Мотт сидел справа от Коннера и слегка кивал мне, когда я смотрел на него.
Не было смысла дальше лгать Мотту Тогда, у реки, он не спросил, принц ли я. Он знал это. И по моей реакции понял, что прав. Несомненно, у него было ко мне множество вопросов, и я сам хотел бы многое ему рассказать, просто для того, чтобы хоть с кем-то поговорить открыто. Но Коннер спешил с отправлением, и времени не было. Я лишь попросил Мотта сохранить мою тайну. Судя по выражению лица Коннера, он ее сохранил.
Я откинулся назад и снова закрыл глаза, не для того, чтобы спать, а чтобы побыть одному со своими мыслями. После четырех лет притворства, после полного перевоплощения в Сейджа, мог ли я убедительно изобразить Джерона?
Уроки Коннера на самом деле оказались полезны. Я забыл имена нескольких высокопоставленных придворных и даже кое-кого из своих предков, которых принц обязан знать. Мальчиком я обучался и фехтованию, и верховой езде, все это было для меня так же естественно, как дышать. И хотя в приюте я при каждом удобном случае тренировался, за четыре года я утратил многие из своих умений, и хорошо было теперь восстановить их.
Хоть я и притворялся спящим, я не мог не улыбнуться, вспоминая гнев Крегана, когда я спровоцировал его дать мне необъезженную лошадь. Кобыла, которую он привел мне с конюшни, и в самом деле была для меня сложновата, и я едва смог удержать ее, чтобы украсть меч, пока остальные отвлеклись на погоню.
Все остальное было пустой тратой времени. Естественно, я читал намного лучше, чем хотел показать, но не собирался в этом признаваться, чтобы себя не выдать. Надо бы когда-нибудь извиниться перед Тобиасом за эту ложь. Он прятал бы свои бумаги получше, если бы знал, что я прочел их все до единого слова, по ночам, пока он спал. Конечно, у меня спина все еще болела от его пореза, и его проступок был куда серьезнее. Но я простил бы его в обмен на его прощение.