– И: «в начале Ты, Господи, основал землю, и небеса – дело рук Твоих; они погибнут, а Ты пребываешь; и все обветшают, как риза; и как одежду свернешь их, и изменятся; но Ты тот же, и лета Твои не кончатся»[9].
5
Дэлглиш побрился, принял душ и оделся привычно быстро. В двадцать пять минут восьмого он уже снова присоединился к директору в его кабинете. Отец Себастьян бросил взгляд на часы.
– Нужно идти в библиотеку. Сначала я скажу несколько слов, а потом вступите вы. Так вас устроит?
– Вполне.
Дэлглиш впервые во взрослом возрасте оказался в библиотеке. Отец Себастьян включил ряд светильников, которые вились над полками, и тут же нахлынули воспоминания. О том, как длинными летними вечерами он сидел здесь над книгами под невидящим взором бюстов, выстроенных в ряд на верхних полках. О том, как лучи заходящего солнца покрывали глянцем кожаные корешки и отбрасывали красных зайчиков на отполированное дерево. И о том, как долгими вечерами рокот морских волн нарастал одновременно с затуханием дня. Но сейчас высокий арочный потолок утонул во мраке, а витражное стекло в стрельчатых окнах, украшенных свинцовым переплетом, зияло черной пустотой.
Вдоль северной стены книжные полки, выступая под прямым углом между окнами, формировали кабинки для индивидуальной работы: в каждой стоял стол на двоих и стулья. Отец Себастьян подошел к ближайшей кабинке, поднял два стула и поставил их в центр комнаты.
– Нам понадобятся четыре стула, – сказал он. – Три для женщин и один для Питера Бакхерста. Он еще не так окреп, чтобы долго стоять, хотя не думаю, что дело займет много времени. Смысла ставить стул для сестры отца Джона нет. Она уже в возрасте и практически не выходит.
Дэлглиш молча помог принести еще два стула. Отец Себастьян выстроил их в ряд, а потом сделал шаг назад, словно оценивая точность их расположения.
В холле раздался негромкий звук шагов, и трое студентов в черных сутанах вошли вместе, словно по предварительной договоренности, и встали за стульями. Они стояли прямо, замерев на своих местах, бледные лица застыли, а глаза были обращены на отца Себастьяна. Напряжение, которое они принесли в комнату, было осязаемо.
Меньше чем через минуту за ними вошли миссис Пилбим и Эмма. Отец Себастьян жестом показал на стулья, и, ни слова не говоря, женщины сели и немного склонились друг к другу, словно легкое прикосновение соседнего плеча могло их ободрить.
Миссис Пилбим, учитывая важность мероприятия, сняла свой белый рабочий халат и неуместно празднично выглядела в зеленой шерстяной юбке и бледно-голубой блузе, украшенной у шеи большой брошью. Эмма была очень бледна, но тщательно оделась, словно пытаясь доказать, что даже убийство не властно нарушить порядок вещей. На ней были тщательно начищенные коричневые туфли на низком каблуке, желтовато-коричневые вельветовые брюки, кремовая блузка, по-видимому, свежевыглаженная, и кожаный жилет.