— Мне не понравилось там. А когда я сейчас увидела Лео, ко мне опять вернулись эти плохие воспоминания.
Он обнял Шелли, и остаток пути они проделали в молчании. Оказавшись в номере, Морри предложил ей выпить. Шелли отказалась.
— Пожалуйста, — попросила она. — Пожалуйста, Морри, давай ляжем в постель. Я хочу, чтобы мы были вместе и чтобы ничего не отделяло нас друг от друга. Ладно?
Морри поцеловал ей руку.
— Ничего не может быть мудрее сказанных тобой слов.
Они разделись и залезли в кровать, каждый со своей стороны. Тела их соприкоснулись, Морри и Шелли крепко прижались друг к другу. Через какое-то время она начала дрожать.
— Успокойся, — зашептал он. — Никто не причинит тебе вреда здесь. Господи Боже, ты заставляешь меня чувствовать себя мужчиной! Никто еще не делал такого со мной.
— О, Морри, поверь мне, ты настоящий мужчина.
— Ты снова думаешь об этом парне на пляже? Это поэтому ты дрожишь?
— Нет. Я только вспомнила, что до Нового года осталась всего неделя.
— С тобой ничего не случится.
— Я знаю, — ответила она. — Но это чувство постоянно возвращается ко мне.
— Новогодняя ночь наступит и пройдет, так же как и твое дурацкое чувство. Забудь о нем.
— Ты прав.
Он поцеловал Шелли в губы, и спустя мгновение она ответила ему. И в изысканном порыве заново обретенного ими опыта и знания, холодный страх новогодней ночи растаял, обратившись в ничто…
Чарльз сидел, положив руки на поднятые колени. Голова его покоилась на руках, а между ног на земле стоял его рюкзак. Утреннее солнце только начало прикасаться к высоким верхушкам деревьев, обрамляющих zócalo. Рядом со стойкой для оркестра какой-то человек большим пальмовым листом подметал тротуар, движения его были широкими и плавными. Если не считать этого уборщика, площадь была пустой, безмолвной и неподвижной.
Рядом с Чарльзом, на скамейке, свернувшись калачиком под своим пончо, лежала Беки. Ее милое лицо выглядело уставшим и изможденным, тусклые глаза запали, а линия рта выглядела осуждающей и неодобрительной. Для Чарльза этот момент тишины казался заставкой, начальной сценой хорошо отрепетированной пьесы, в которой он уже когда-то играл. Он знал все роли, все реплики; только декорации были другими.
— Я тебя не понимаю. Я, правда, не понимаю, — сказала Беки. — Сначала весь этот путь сюда, а теперь так быстро хочешь отвалить. Отчего ты хочешь убежать?
— Я не знаю, — ответил Чарльз. — И я не так уж уверен, что бегу. Наверное, лучше будет сказать, что я просто двигаюсь дальше.
— Счастливчик говорит, что ты просто струсил.
— Струсил? Чего?