— И что?
— И ничего. Ни один уцененный ящик из универмага не в состоянии привести меня в порядок.
— Кто сказал, что вам нужно приводить себя в порядок?
— Красота повсюду видит только красоту. — Он на шаг отступил от мольберта. — Идите сюда и посмотрите.
Шелли подошла.
— Какая прелесть! — воскликнула она. — Вы мне польстили, конечно. Но все равно прелесть!
— Я не льстил.
— Вы подпишете?
Он заглянул в лицо Шелли и, удовлетворенный увиденным, быстро и размашисто расписался на обратной стороне рисунка.
— Морри Карлсон, — прочитала она вслух. — А меня зовут Шелли Хейнз.
Они торжественно и серьезно пожали друг другу руки.
Шелли, покопавшись в сумочке, протянула мужчине пятьдесят песо.
— Вы уверены, что этого достаточно?
Он посмотрел на нее.
— Если вы не довольны, мы можем снизить цену.
— Ой, нет! Мне правда очень нравится. Но только это выражение у меня на лице… как будто я вот-вот куда-то убегу.
— Не надо этого делать, — сказал художник. — Послушайте, я сам не буду пить. Позвольте мне угостить вас… и вместе с выпивкой вы получите оставшуюся часть моей потрясающей автобиографии.
— Выпивка и автобиография, согласна на то и другое.
— Señorita, — произнес Морри Карлсон, кланяясь, — следуйте за мной…
Съемки все равно продвигались медленно. Чтобы укрепить уверенность Шелли в себе, Форман снова и снова репетировал с ней сцены, по-прежнему разрешая ей импровизировать в диалогах. Толку от этого не было почти никакого. Сцены получались скучными и невыразительными, Шелли спотыкалась и запиналась, даже произнося свои собственные слова. Каждый день приходилось снимать дополнительные дубли.
Джим Сойер был проблемой номер два: он поворачивал к камере свое бесстрастное лицо жителя среднего запада, делая одно из двух — улыбаясь либо хмуря брови, что, по-видимому, исчерпывало весь его репертуар кинематографических эмоций. Форман умолял его забыть о своем лице, просто говорить слова — Сойер не мог или не хотел. Пять раз Форман был вынужден выбрасывать из картины кадры с Сойером, планируя оставить только его голос на звуковой дорожке и заменить его вялое лицо на нечто более драматичное, более интересное.
И еще туристы. Они переполняли все улицы и пляжи, магазины и рестораны. Многие из них рассматривали съемки фильма как основной источник и способ своих развлечений и приходили глазеть на «кино», болтая, переговариваясь и комментируя происходящее. Они путались под ногами съемочной группы, мешали снимать фон, сковывали актеров. От всех этих помех Форман с каждым днем становился все раздраженнее и злее.