Жозефина набрала в грудь побольше воздуха и очертя голову бросилась в атаку. Четко и ясно описала свой грошовый промысел и заявила, что ничуть его не стыдится. Мьерк опять язвительно заметил:
– Ну надо же! В конечном счете она живет за счет трупов!
И рассмеялся фальшивым, раздутым, как опухоль, смехом, а Мациев, пыхтевший своей сигарой, будто от этого зависела судьба мира, его поддержал.
Я положил руку на плечо Жозефины и заговорил. Просто и во всех подробностях пересказал то, что узнал от нее накануне. Мьерк опять посерьезнел и слушал меня, не прерывая, а когда я закончил, повернулся к полковнику. Оба обменялись загадочным взглядом, потом судья взял нож для разрезания бумаги в правую руку и стал поигрывать им, довольно долго. Нож выплясывал на бюваре стола какой-то быстрый танец, что-то среднее между полькой и кадрилью, бодрый и проворный, как галоп породистого скакуна. Потом танец внезапно оборвался. И тут началась Жозефинина пытка.
Судья и полковник, не сговариваясь, повели совместное наступление. Когда двое слеплены из одного теста, то им и нет нужды в долгих речах, чтобы поладить. Жозефина держалась под их залпами, как могла, отстаивая свою версию, и только временами поглядывала на меня. И ее взгляд при этом словно говорил: «Какого черта я тебя послушала, зачем я здесь и когда эти сволочи оставят меня в покое?!» Но я ничем не мог ей помочь. Я присутствовал при подведении мины, заставившей Жозефину наивно признаться, что она несколько раз прикладывалась к фляжке с водкой для согрева. Мьерк и Мациев поджаривали ее на медленном огне с помощью язвительных замечаний. Когда они закончили ее изводить, она опустила голову, испустила долгий вздох и посмотрела на свои распухшие от холода и работы руки. За десять минут она постарела на двадцать лет.
Возникла некоторая заминка. Как после партии в карты. Мациев закурил очередную сигару и сделал несколько шагов. Мьерк откинулся на спинку кресла и засунул большие пальцы в кармашки жилета, обтягивавшего пузырь его брюха. Я не знал, что делать. И уже был готов заговорить, когда Мьерк вдруг вскочил на ноги.
– Я вас больше не задерживаю. Можете идти. Что касается ее, – и тут снова посмотрел на Жозефину, – то она останется в нашем распоряжении. На срок, необходимый для проверки ее слов.
Испуганная Жозефина повернулась ко мне. Мьерк показал на выход и встал, чтобы проводить меня к двери. Я положил руку на плечо Жозефины. Иногда пытаешься жестом заменить бесполезные слова, но судья уже увлек меня в переднюю, где дремал Шелудивый. Он знаком велел ему убираться, закрыл дверь и приблизил ко мне лицо, чего никогда прежде не делал – почти глаза в глаза, рот ко рту – и пока я был вынужден любоваться всеми омертвевшими жилками на его физиономии, складками, повреждениями кожи и маленькими бородавками, пока на меня вовсю несло дыханием этого живого сала вперемешку с луковой вонью, перегаром тонких вин, отрыжкой сожранного мяса, горького кофе, еле слышно прошипел: