— Поздравляю! — лейтенант Максимов пожал Гурину руку.
— Да ведь это ваших рук дело?.. Вы расхвалили мою агитаторскую работу в выздоравливающем? — засмущался Гурин.
— Ты недоволен?
— Да нет…
— Бери меня на учет: Максимов Петр Иванович, сын собственных родителей с одна тыща девятьсот двадцать четвертого года…
— Вы — комсомолец? Моложе меня? — удивился Гурин такому признанию лейтенанта.
— А что же я, старик, по-твоему?
— Солидный, серьезный…
— Война, брат.
Вечером Гурин побежал в землянку, где жили политработники — замполит, парторг и комсорг. Майор Кирьянов возвратил ему тетрадь со стихами, сказал уважительно:
— Хорошо. Не знаю, как там они с точки зрения литературной, а по содержанию правильные стихи.
— Главное — содержание, — подхватил капитан Бутенко. — Молодец, Гурин! Я тоже прочитал. Здорово! — И обернулся к Кирьянову: — Во, майор, какие у нас таланты, едрит твою за ногу! Земляк мой! Из Донбасса.
— «Едрит твою, едрит твою», — передразнил его майор. — Ты должен знать, что хорошо тогда, когда и форма и содержание соответствуют друг другу. А? — и майор вытянул трубочкой губы — «а что, мол, здорово я тебя уел?». — Вот то-то! — и обратился к Гурину: — Постарайся, чтобы комсомольцы были отличниками боевой и политической подготовки. Агитационно-массовую работу наладь в роте. Ваша рота, кстати, самая молодежная. Там один капитан Коваленков член партии. Так что вся политическая работа будет осуществляться через комсомольскую организацию. Понимаешь, какая ответственность ложится на тебя?
— Понимаю…
— Справишься?
— Постараюсь. Я люблю это дело, — признался Гурин.
— Это хорошо. Без любви к делу лучше не браться.
В роту Гурин возвратился нагруженный газетами, журналами, плакатами, «боевыми листками», брошюрами. Закрутилась работа — каждую свободную минутку теперь он либо протоколы оформлял, либо к беседе готовился, либо с Хованским «боевой листок» выпускал — Коля оказался рисовальщик хороший. Иногда для комсомольских дел лейтенант Максимов освобождал Гурина от занятий, и это было для Василия большим облегчением.
А вскоре после таких радостных событий Гурина вызвал к себе старший лейтенант Шульгин и надолго испортил ему настроение.
У Шульгина была отдельная землянка, стоявшая на отшибе от остальных, в которых обитали офицеры: эти были построены под линейку и составляли прямую улицу. Его же землянка никакому такому общему порядку не подчинялась и стояла в сторонке, отвернувшись от них даже своим входом.
— Курсант Гурин по вашему приказанию…
— А… Гурин, — перебил его Шульгин. — Проходи, садись, Гурин. Поговорим. — Смуглое узенькое лицо его искривилось в улыбке. Улыбался он странно — только правым уголком рта, и эта улыбка почти никогда не сходила с его лица, она лишь то увеличивалась, морщиня правую щеку, то была еле заметна. — Как служба идет?